Прежде чем я усну

— Ты была в коме. Все были уверены, что ты умрешь. Кроме меня. Я знал, что ты сильная, что ты будешь бороться. Что ты непременно поправишься. И вот в один прекрасный день из больницы позвонили и сказали, что ты очнулась. Они сказали, что это чудо, но я-то знал, что это ты, моя Крис, вернулась ко мне. Для тебя все было в тумане, ты ничего не понимала. Не понимала, где ты, ничего не помнила об аварии, но ты узнала меня и свою мать, хотя не могла сказать, кто мы такие. Врачи говорили: не волнуйтесь, временная потеря памяти — обычная вещь после такой серьезной травмы, это пройдет. Но потом… — Он пожал плечами и скорбно уставился на салфетку, которую держал в руках. Я уже думала, что он не собирается продолжать.

— Что — потом?

— Казалось, твое состояние ухудшается. Однажды я пришел к тебе, и ты не узнала меня. Ты решила, что я врач. Ты уже не могла вспомнить свое имя, год своего рождения. Ничего. Врачи сделали вывод, что у тебя не формируются новые воспоминания. Провели множество тестов, сканирований. Но все было безрезультатно. Врачи сказали, что травма вызвала потерю памяти. И что это навсегда. Это не поддается лечению, и медицина здесь бессильна.

— Бессильна? И они ничего не делали?

— Нет. Они сказали, что память либо вернется сама, либо нет и что с течением времени вероятность первого варианта все меньше. И самое большее, что я могу для тебя сделать, — это обеспечить уход. С тех пор я этим и занимаюсь. — Тут он взял меня за обе руки и погладил мои пальцы, слегка нажимая на обручальное кольцо.

Потом он наклонился вперед, так что наши лица совсем сблизились.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Но я ничего не сказала, и мы завершили ужин почти в полном молчании. Я чувствовала, что во мне назревает раздражение. Гнев. Он был так уверен, что мне нельзя помочь. И при этом так нежен. Мне вдруг расхотелось рассказывать ему про мой дневник, про общение с доктором Нэшем. Я решила еще некоторое время сохранять свою тайну. Потому что почувствовала, что это единственное, что принадлежит мне одной.

* * *

Мы вернулись домой. Бен налил себе кофе, а я пошла в ванную. Там я записала события сегодняшнего дня, сколько успела, и только потом разделась и смыла макияж. Надела ночную рубашку. Этот день открытий заканчивался. Скоро я усну, мой мозг начнет свою уничтожающую работу. И завтра мне придется пройти через это снова.

Я вдруг осознала, что совсем не честолюбива. Какие там амбиции! Я просто хочу жить нормально. Жить как обычные люди, опираясь на собственный опыт, который обогащается чем-то каждый день. Я хочу развиваться, узнавать новое и учиться новому. Здесь, в ванной, я подумала о своей старости. Попыталась представить, какой я буду. Неужели я буду просыпаться и в семьдесят, и в восемьдесят, думая, что я молодая девушка? Просыпаться, не подозревая о том, что мои кости уже хрупки, а суставы потеряли подвижность и легкость? Не представляю, как буду переживать факт, что моя жизнь кончена, все осталось в прошлом, а мне даже нечего предъявить. У меня нет шкатулки с драгоценными воспоминаниями, нет роскоши накопленного опыта, и нажитой мудрости. В конце концов, что мы такое, если не коллекция воспоминаний? Что я почувствую однажды, когда взгляну в зеркало и увижу отражение своей бабушки? Не знаю, но сейчас я не могу себе позволить об этом рассуждать.

Я услышала, как Бен вошел в спальню. Сообразила, что уже не смогу спрятать дневник в шкаф, и положила на стул рядом с ванной, под снятую одежду. «Уберу его потом, — подумала я. — Когда Бен заснет». Я выключила свет в ванной и вошла в спальню.

Бен сидел в постели и смотрел на меня. Я ничего не сказала, просто легла рядом с ним. И тут поняла, что он голый.

— Я люблю тебя, Кристин, — сказал он и начал целовать меня — в шею, в щеку, в губы. У него было горячее дыхание, слегка отдававшее чесноком. Я не хотела, чтобы он меня целовал, но не оттолкнула его. «Я сама виновата, — думала я. — Напялила это дурацкое платье, накрасилась, надушилась, почти заставила поцеловать себя, когда мы выходили из дома».

Я повернулась к нему и, подавив нежелание, поцеловала его. Я пыталась представить нас молодыми, в доме, который мы купили вместе, представить, как мы снимаем друг с друга одежду, поднимаясь в спальню, оставив несъеденный ужин на столе. Я говорила себе: конечно, я любила его — иначе зачем бы я вышла за него замуж? — и значит, должна любить до сих пор. Я говорила себе, что это очень важно, что таким образом я выражаю свою любовь и благодарность, поэтому, когда его рука легла на мою грудь, я не убрала ее, а сказала себе, что это естественно, что так и надо. Я не отстранилась, и когда он просунул руку мне между ног, и стал ласкать меня там. И только позже, намного позже, когда я начала слабо постанывать, я поняла, что, причиной тому были не его ласки. Я испытала не наслаждение, а ужас от того, что мне привиделось, когда я закрыла глаза.