Прежде чем их повесят

— Он уничтожил мост?

— Вот именно. От чудесного сооружения, сохранившегося со Старых времен и простоявшего две тысячи лет, ничего не осталось. В дополнение к вашим горестям скажу, что в последнее время шли сильные дожди и великая река сейчас быстра и полноводна. Вброд не перейти. Боюсь, в этом году вам не удастся переправиться через Аос.

— Это необходимо.

— Но невозможно. Если хотите моего совета, я бы на вашем месте оставил империю оплакивать свои беды и вернулся туда, откуда вы пришли. Мы здесь, в Халцисе, всегда старались вести борозду посередине поля — не принимать ничью сторону и держаться подальше от несчастий, что постигли другие земли нашей страны, одно тяжелее другого. Мы по-прежнему блюдем уклад наших отцов. — Он показал на себя. — Городом управляет наместник императора, как в Старые времена. Власть не попала в руки какому-нибудь бандиту, мелкому вождю, фальшивому императору! — Он вяло повел рукой, указывая на роскошный зал вокруг. — Вопреки всему мы сумели сохранить частицу былого величия, и я не стану этим рисковать… Ваш друг Захарус был у нас не более месяца назад.

— Был здесь?

— Он сказал мне, что Голтус — законный император, и потребовал, чтобы я поддержал его. Я прогнал Захаруса, ответив ему так же, как отвечаю вам: мы в Халцисе довольны тем, как мы живем. Мы не хотим участвовать в ваших своекорыстных замыслах. Перестаньте лезть в чужие дела и убирайтесь отсюда, маг. Я даю вам три дня на то, чтобы покинуть город.

Последние отголоски речи Нарбы затихли, и повисла долгая звенящая пауза. Миг тишины затягивался, а лицо Байяза становилось все мрачнее и мрачнее. Это было долгое, выжидающее молчание, но в нем не было пустоты — оно полнилось нарастающим страхом.

— Ты, кажется, перепутал меня с кем-то? — прорычал Байяз, и Джезаль ощутил настоятельную потребность отодвинуться от него подальше, спрятаться за одной из этих замечательных колонн. — Я первый из магов! Первый ученик самого великого Иувина!

Его гнев, словно огромный камень, давил на грудь Джезаля, выжимая воздух из легких и лишая сил. Маг поднял увесистый кулак.

— Эта рука низвергла Канедиаса! Эта рука короновала Гарода! И ты осмеливаешься мне угрожать? Что ты называешь сохранением былого величия? Город, который прячется за полуразрушенными стенами, как старый немощный вояка в непомерно больших доспехах, оставшихся со времен молодости?

Нарба съежился за своей серебряной утварью, и Джезаль содрогнулся. Он в ужасе представил, что наместник в любую минуту может взорваться, окропив зал своей кровью.

— Ты думаешь, мне нужен этот треснутый ночной горшок, этот твой город? — гремел Байяз. — Ты даешь мне три дня? Мне хватит и одного!

Он развернулся на каблуках и зашагал по отполированному полу к выходу, а гулкие раскаты его голоса все еще разносились эхом по сияющим стенам и сверкающему потолку.

Джезаль мгновение помедлил в нерешительности, ощущая слабость и дрожь во всем теле. Потом наконец сдвинулся с места и виновато побрел вслед за первым из магов мимо онемевшей от страха стражи наместника к свету дня.

Состояние городских укреплений

«Архилектору Сульту, главе инквизиции его величества.

Ваше преосвященство!

Я ознакомил членов правящего совета Дагоски со своей миссией. Вряд ли вас удивит, что они не пришли в восторг, узнав о внезапном ограничении своей власти. Я уже начал расследование исчезновения наставника Давуста и уверен, что результаты вскоре последуют. Оценку состояния городских укреплений я произведу при первой же возможности и предприму все необходимые меры, чтобы обеспечить неприступность Дагоски.

Ждите вестей. А пока — служу и повинуюсь.

Занд дан Глокта,

наставник Дагоски».

Солнце налегало на осыпающиеся зубчатые стены словно огромный груз. Оно давило на склоненную голову Глокты сквозь шляпу. Оно наваливалось на его согнутые плечи сквозь черное пальто. Оно грозило выжать из него досуха все соки, высосать всю жизнь, сокрушить его, поставить на колени.

«Прохладное осеннее утро в восхитительной Дагоске».

Солнце атаковало сверху, а соленый ветер тем временем набрасывался прямым курсом. Он прилетал с пустынных просторов моря и беспрепятственно несся над полуостровом, горячий и полный удушающей пыли; ударялся в городские стены и драил соленым песком все, что попадалось на пути. Он стегал потную кожу Глокты, иссушал губы, терзал глаза, заставляя проливать жгучие слезы.

«Кажется, даже погода хочет избавиться от меня».