Прежде чем их повесят

— Предать? Кого?! Все бы только выиграли! Торговцы тихо ретировались бы! Тирания гурков для туземцев едва ли отличается от нашей! Союз ничего не теряет, кроме крупицы гордости! Разве это стоит тысяч людских жизней? — Магистр Эйдер подалась вперед через стол, в широко распахнутых глазах блестели слезы, голос звучал резко. — А что будет теперь? Ну же, скажите! Будет резня! Бойня! Хорошо, допустим, вы удержите город. Но какой ценой? А вы его не удержите. Император поклялся захватить Дагоску и не отступится. Вы лишаете жизни всех дагосканцев: мужчин, женщин, детей! Чего ради? Чтобы архилектор Сульт и ему подобные, ткнув в карту, могли сказать: «Этот клочок земли наш»? Сколько смертей ему нужно? Вы спрашиваете, каковы мои мотивы, — а каковы ваши? Зачем вы это делаете? Зачем?!

Глокта прижал ладонью задергавшийся левый глаз, а правым посмотрел на сидящую напротив женщину. По ее бледной щеке скатилась слеза и упала на стол.

«Зачем я это делаю?»

Он пожал плечами.

— А что мне еще остается?

Секутор, нагнувшись, толкнул через стол листок с признанием и рявкнул:

— Подписывай!

— Подписывай, дрянь, — прошипела Витари, — подписывай!

Карлота дан Эйдер дрожащей рукой потянулась за пером. Перо звякнуло о чернильницу и, уронив на стол несколько черных клякс, царапнуло по бумаге.

Ликования в душе Глокта не ощутил. Впрочем, как обычно.

«Осталось обсудить последний вопрос».

— Где прячется гуркский агент? — резко спросил он.

— Не знаю. И никогда не знала. Кто бы он ни был, он сам сегодня за вами явится. Как за Давустом. Возможно, ночью…

— Почему они так медлили?

— Я сказала им, что вы не опасны. Сказала, что Сульт просто пришлет тогда замену… а с вами я справлюсь.

«И справилась бы. Если бы не внезапная щедрость господ Валинта и Балка».

Глокта подался вперед.

— Кто гуркский агент?

Нижняя губа Эйдер тряслась так, что едва не стучали зубы.

— Не знаю, — прошептала она.

Витари с силой хлопнула ладонью по столу.

— Кто? Кто? Говори, сука, кто?!

— Не знаю!

— Лжешь!

Над головой Карлоты дан Эйдер звякнула цепь; практик туго затянула ее на горле бывшей королевы купцов и потянула назад, за спинку кресла. Эйдер задергала ногами, схватилась за душившую ее цепь — и в следующий миг оказалась лицом на полу.

— Лжешь!

Нос Витари сморщился от гнева, рыжие брови сомкнулись от напряжения над переносицей, глаза превратились в яростные щелочки. Наступив сапогом узнице на затылок, она выгнулась назад; цепь, намотанная на кулаки, впилась в них так, что они побелели. Секутор невозмутимо наблюдал за жестокой сценой, глаза его улыбались. Он что-то насвистывал, но сдавленные хрипы, шипение и бульканье задыхающейся на полу Эйдер свист почти заглушали.

Глокта молча смотрел на бьющуюся в предсмертной агонии женщину. Язык скользнул по пустым деснам.

«Она должна умереть. Выбора нет. Его преосвященство требует сурового наказания. В назидание остальным. И как можно меньше милосердия».

У Глокты задрожало веко, лицо задергалось. В помещении не хватало воздуха, жарко было, как в кузнице. Он обливался потом, умирал от жажды. Он едва дышал. Будто душат не Эйдер, а его.

«Ирония в том, что она права. Моя победа — для дагосканцев так или иначе поражение. Первые жертвы моих трудов как раз испускают последний вздох на пустыре перед городскими воротами. Теперь бойне не будет конца. Гурки, дагосканцы, союзники… Мы сгинем под горой трупов. И натворил все это я… Лучше бы заговор удался. Лучше бы я сдох в императорских тюрьмах. Все от этого только выиграли бы: гильдия торговцев пряностями, дагосканцы, гурки, Корстен дан Вюрмс, Карлота дан Эйдер… И даже я».

Магистр Эйдер уже почти не дергалась.

«Очередное воспоминание для дальнего уголка памяти. Очередной повод терзаться, оставшись наедине собой. Она должна умереть, правильно это или нет. Она должна умереть».

Эйдер издала глухой предсмертный хрип. Затем тихое сипение.

«Почти закончено. Почти».

— Довольно! — гаркнул он.

«Что?»

Секутор удивленно вскинул на него глаза.

— Что?

Витари, как будто не слыша, продолжала затягивать цепь.

— Довольно, я сказал!

— Почему? — прошипела она.

«И правда — почему?»

— Я приказываю, — рявкнул Глокта, — а не объясняюсь, мать вашу!

Витари, презрительно, с отвращением усмехнувшись, опустила цепь и убрала ногу с затылка Эйдер. Та не шевелилась, неглубокое, свистящее дыхание было едва слышно.

«Тем не менее она дышит. Архилектору потребуется объяснение, причем убедительное. Как же я это, интересно, объясню?»

— Отнесите ее обратно в камеру, — велел он и, опираясь на трость, устало поднялся с кресла. — Возможно, она нам еще пригодится.

Глокта хмуро вглядывался в темноту за окном, наблюдая, как на Дагоску низвергается с неба гнев Господень. Три огромные катапульты, стоящие далеко за городскими стенами вне пределов досягаемости стрел, трудились с обеда без остановки. На приведение каждой машины в боевую готовность ушло примерно по часу. Глокта следил за процессом в подзорную трубу.