Прежде чем мы стали чужими

Оторвавшись от меня, он подошел, открыл шкафчик под раковиной, просунул туда руку и начал шарить где-то внутри.

– Вот она! Наина никогда не подведет.

Он вытащил бутылку текилы. Отвернул крышку и сделал небольшой глоток.

– Я веду машину, но ты можешь себе не отказывать. Это здорово приглушает неприятные ощущения от общения с моими родственниками, можешь мне поверить.

После трех больших глотков я почувствовала, как разгорелось мое лицо. Я всегда покрывалась румянцем, когда пила текилу.

– Я готова.

Мэтт взъерошил мои волосы.

– Тогда пошли. Ты выглядишь, будто только что потрахалась. Пусть подергаются.

Когда мы вернулись, все стояли группой в гостиной возле огромного сияющего рояля. Увидев нас, Моника остолбенела. Александр смотрел с завистью, а Чарльз с Региной – с любопытством. Я начала обмахиваться рукой.

– Вы не торопились, – заметил Александр.

Обходя его сзади, я промурлыкала себе под нос: «Да. Мэтт не любит спешить». Сев на скамеечку перед роялем, я последний раз театрально обмахнула лицо и опустила руки на клавиши.

– Сыграть вам что-нибудь?

– Это было бы замечательно, Грейс, – ответил Чарльз.

Текила растекалась по моим венам, расслабляя все мускулы в теле. Я начала играть, сначала не спеша, позволяя мелодии самой выстроить свой ход. Постепенно музыка начала закручиваться в спираль, выше и выше, выплескивая наружу все эмоции. Это был своего рода духовный опыт. Мне хотелось заорать в голос: «Пошли мне знамение!» Я закрыла глаза и целых пять минут играла вслепую, не пропустив ни единой ноты.

Когда я закончила, в комнате стояла тишина. Я ждала, не открывая глаз, пока не услышала аплодисменты. Первым я увидела сияющего Чарльза.

– Это потрясающе, Грейс. Что ты играла? Баха?

– «Пинк Флойд»[10]. «Удобно онемелый», – улыбнулась я.

– В любом случае это было прекрасно, – заметила Регина.

– Спасибо.

Я поднялась и увидела, что Моника стоит возле Мэтта, неотрывно глядя на него. Но он не видел этого, потому что, преисполненный гордости, не сводил с меня глаз и улыбался мне широченной улыбкой на миллион мегаватт.

Когда я пошла к нему, он поднял пальцы к лицу, сделал вид, будто щелкает затвором невидимой камеры, и беззвучно произнес: «Ты офигенно прекрасна».

И Моника все это видела. А лучше всего было то, что Мэтту было плевать, видит она или нет. Я даже не была уверена, существовала ли она для него вообще. Я подошла к Мэтту, и тут…

– Братишка, да она правда талант.

Мэтт широко раскрыл глаза. Он явно был потрясен. Может, потому, что это было проявление той братской любви, которая была у них раньше, а может, потому, что Александр рассматривал меня как приз.

– Да, она талант, – согласился он, не сводя с меня глаз. – Нам уже пора.

Мэтт взял меня за руку и потянул к двери, а потом обнял за плечи.

– Пап, Регина, спасибо. Обед был прекрасный. Нам пора, мы должны вернуть маме машину.

Нагнувшись, он поцеловал меня в ухо и прошептал: «Я хочу, чтоб ты была только моей».

Выходя из дома, мы еще раз обернулись. Мэтт прокричал: «Счастливого Рождества!», и мы ушли, оставив за собой полную комнату остолбенелых вытянутых лиц.

– Что это было такое? – спросила я, когда мы отъезжали от дома.

– Это я дал им понять, что ты моя.

Я не могла перестать улыбаться.

Снова играли «Секс пистолз». Мэтт включил полную громкость и начал подпевать, подражая солисту, голося что-то про валяние на солнце. Я улыбалась и наблюдала через открытое окно, как огни машин, проезжающих по шоссе нам навстречу, сливались в сплошной световой поток.

Следующие три дня мы провели у Алетты, разъезжая по улицам на мотоцикле. В лавке старьевщика я нашла забавную пряжку для ремня Мэтта – большую, квадратную, из черного олова с большой серой совой посередине. Я попросила Мэтта подождать на улице, когда покупала ее.

Когда я вышла, он сидел верхом на мотоцикле, сексуальный дальше некуда. Руки скрещены на груди, глаза прищурены от солнца, а на губах всегдашняя ухмылка. Когда я шла к нему, порыв ветра сдул мои волосы назад. Мэтт сделал кадр своей невидимой камерой.

– Я надеюсь, Грейси, ты купила мне ту пряжку с совой?

Я ущипнула его за руку:

– Зараза. Почему тебе надо все испортить?

– Поцелуй меня.

– Ты испортил мой сюрприиииз, – захныкала я.

– ПОЦЕЛУЙ. МЕНЯ.

Рождественским утром мы обменялись подарками возле Алеттиной елки. Все наши подарки были самодельными. Алетта слепила четыре прекрасные кружки на своем новом гончарном круге и подарила их нам.

– Я покрыла их глазурью. На двух – твои инициалы, а на двух – Грейс, на донышках, – объяснила Алетта, когда Мэтт вытащил кружки из коробки.

– Ух ты, – сказал Мэтт. – Здорово, мам. Спасибо.

Он вручил ей большую рамку в обертке. «Это от нас обоих». Я благодарно стиснула ему руку. Он знал, что у меня нет денег на подарки.