Прежде чем сдохнуть

О чем ты спрашиваешь? Какой бред! Откуда я знаю, как это было! Да ничем это все не кончилось!» После первой вспышки раздражения он затихал и, казалось, всем телом старался вдавиться в матрас, исчезнуть в нем, слиться с простыней. А потом все еще злобно, но уже с каким‑то недоумением самому себе, выдавал: «Ну, наверное, эти двое только делали вид, что не знают о существовании друг друга. А на самом деле…». И снова начинал рассказывать историю. И снова проступал в реальный мир, как будто надувная кукла постепенно наполнялась воздухом и прорастала вовне, заполняя собою пространство.

Вначале рассказ его был схематичен, сух, бестелесен. Но чем дальше, тем больше он обрастал деталями, в нем появлялись запахи, цветы, звуки. Текст тяжелел, наполняясь жизнью и кровью, как комар, нашедший артерию.

Так они написали две книги, которые даже вышли в не самом плохом издательстве, но не произвели фурора. Критика отозвалась о романах прохладно, читатели тоже не рвали их из‑под печатного станка. После того как и вторая книжка не снискала ни ласки знатоков, ни дружеских похлопываний рядовых читателей, Нинин писатель впал в депрессняк, который, однако, старательно игнорировал. Как спортсмен, слишком многое по–ставивший на победу в Олимпиаде, он стремился к красной финишной ленточке и пьедесталу победителей, даже превозмогая боль от мозолей и перелома ноги. Он готов был сожрать любой допинг и любой наркотик, лишь бы оказаться там. И Нине не всегда удавалось выдернуть из его руки то, что ему казалось на данный момент эликсиром силы, а ей – тупо наркотой.

Нинка не сомневалась, что Мишка смог перенести свое творческое неторжество только потому, что он писал эти тексты не один, а вместе с нею. Она как будто принимала на себя весь негатив, все уколы и насмешки, а для него выбирала лишь те слова из рецензий и с интернет–форумов, которые давали силы и веру в себя.

Наверное, только благодаря тому, что Нина взяла на себя роль «живого щита», Миша все‑таки в третий раз приехал в пансион.

С намерением написать третью книгу.

— Я слишком подсел на процесс, чтобы останавливаться из‑за каких‑то дурацких последствий, – нервно хихикал он.

Нина по–прежнему таскала подносы и ждала его на том же месте. Минуло уже больше двух лет с момента их первой встречи.

Они уже прошли вместе через многое. И у них даже хватило сил признаться друг другу, что то, что между ними – это уже не симбиоз. Что это не банальное содружество и продуктивное совместное времяпрепровождение. Но при этом у них не хватило духу произнести, что это любовь.

Отношения оставались бестелесными. Не то чтобы ни один из них не думал об этом. Но каждый боялся, что если они пойдут дальше, то потеряют искру, которая соединяла их. Нина даже разработала относительно стройную концепцию того, что отношения муза–художник не могут, просто‑таки не имеют права переходить в мир материальный. Несмотря на всю любовь с большим мягким знаком в конце.

— Несмотря на то что я его так любила, я не могла его попросту, как обычная баба, женить на себе, нарожать детей и заставить его гулять с коляской в парке, – воодушевленно и одновременно горько лепила словесный пьедестал под собою Нина. – Паттерн художник–муза исключает какую‑либо физическую связь.

Музы – вне тела для своих мастеров. Вспомни хоть Тургенева с его Полиной Виардо или Бальзака с его Эвелиной Ганской, чужой женой. Как только они приближались друг к другу на расстояние физического рукопожатия – сразу смерть, и творческая, и реальная. Даже насквозь плотский Маяковский мог любить только чужую жену, надежно удерживаемую от него цепью брака с Осей Бриком.

Какая же история про любовь, в которой рано или поздно не просочится «кровь»? Ведь не случайно, «кровь» – самая естественная, самая популярная и распространенная рифма к «любви» отнюдь. Это очень родные слова, потому они и тянутся друг к другу. Если в любви не пролилось ни капли ничьей красной жидкости, то ее нельзя называть состоявшейся. Либо один должен защитить, спасти другого от смертельной опасности. И тогда это будет закаленная в кровавой схватке любовь. Либо должна разыграться кровавая драма ревности. Хотя, конечно, самая естественная проверка – это проверка на совместимость кровей, проверка детьми. Без крови любовь как незакаленное железо – ломкая и хрупкая.

Видимо, судьба отчаялась ждать, что Нина и ее писатель решатся на что‑то серьезное, и взяла эту заботу на себя. Она организовала им такие красные реки, как будто выше них по течению стояла бойня, получившая большой предпраздничный заказ.