Прежде чем сдохнуть

Я не удивлялась тому, что Нине оказалось достаточно прочитать всего лишь несколько слов, написанных человеком, которого она не видела четверть века, которого она уже давным–давно оплакала, как она утонула в эмоциях. Это я только в самой ранней юности думала, что чувства не живут долго, что они выветриваются как духи, а их место занимают новые. В 16 лет мне казалось, что в 26 я даже не вспомню имени мальчика, с которым танцевала на выпускном балу и ходила встречать рассвет.

Мне все взрослые говорили: «У тебя таких, как он, будет еще миллион, вот поступишь в институт и увидишь». И я им почему‑то верила. А потом оказалось, что в 26 лет я думала об этом мальчике, пожалуй, даже больше, чем в шестнадцать.

А в 56 – больше, чем в 26.

На самом деле эмоции, пожалуй, самое живучее, что есть в нас.

Человек всегда возвращается туда, где переживал самые сильные чувства. Чтобы пережить их вновь. И убийцы, крадущиеся на места своих былых преступлений, – лишь частный случай из этого общего правила. В репортаже из хосписа я читала про богача, в палате которого сидела охрана, а он знал, что умирает и жить ему осталось совсем–совсем недолго. Но он не плакал, не дергался. Он деловито писал завещания и раздавал указания, что делать с бизнесом, когда его не будет. Читал. Смотрел новости. А потом попросил принести ему в палату козленка – он вырос в деревне. Он погладил козленка и разрыдался. Спустя шестьдесят лет (!) один лишь запах козленка и ощущение его жесткой шерстки под пальцами окунули его во все те эмоции, которые, казалось бы, давно должны были выдохнуться и по–теряться на фоне сотен и тысяч других впечатлений остальной жизни. Но нет…

Поэтому я нисколько не удивилась тому, как Нина вцепилась в эти листки. Я оставила ее и тихо прикрыла за собой дверь.

Около моей комнаты топталась на карауле Натка.

— Ну что, ты убедилась, что эти бумаги стоят того, чтобы их передать по назначению? – спросила Соколова.

— Да. Это очень сильный и важный текст. Ты не представляешь, что с нею было, когда она начала читать рукопись.

— Как?! – побледнела Натка. – Ты уже отдала ей эти бумаги? Без меня? Сама? По какому праву? И когда ты успела?!

— Сегодня съездила и отдала.

— Но твоя машина весь день простояла на парковке.

— Я умею пользоваться еще и автобусом, – довольно быстро вывернулась я.

— Соня, этот текст должна была отдать ей я!

— Но почему именно ты?

— Надо издать эту книгу. И я не могу этого сделать, пока не встречусь с Шаламовой. И еще просто потому, что я очень хочу увидеть эту женщину. Соня, какая ты все‑таки злая и черствая.

Ты ведь давно поняла, как это для меня важно. И ты назло все сделала именно так, чтобы обломать меня. Ну и что тебе с этого? Радуешься?

— Я организую вам встречу, – я старалась сохранять достоинство и не свалиться в базарную склоку, хотя Наткины интонации и вынуждали. – Просто Нина должна была прочитать этот текст как можно скорее. Можно я задам тебе всего один во–прос? Если не хочешь – не отвечай.

— Попробуй, – кивнула Соколова.

— Кто из твоих детей – от Миши?

— Дочка, — вздохнула Наташка – видимо, она не могла думать о Мише и скандалить одновременно.

— У нее очень достойный отец. Ей повезло. Я еще зайду к тебе, но попозже. Ладно?

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Нина пришла ко мне, когда закончила чтение. Но выглядела она какой‑то недостаточно просветленной. То есть не настолько счастливой и умиротворенной, как я ожидала.

— Ты чего? Что за потухший взгляд? – заглянула я ей в глаза.

— Тебе не понравился текст? Ты считаешь, что он не справился без тебя?

— Это отличный текст, но он ужасен, – покачала головой Нина.

— Он невозможно неправильный.

— Да ну?! – я чуть не задохнулась от возмущения. Тетке посвятили такой шикарный роман, а она еще и нос воротит! – Эй, подруга, тебе не кажется, что ты слишком уж критична? Да ты строже самых суровых критиков!

— Я не сказала, что это плохой роман, – слабо отмахнулась Нина.

— Это очень талантливая книга. Но убийственная для меня.

— Да что же тебя так вывело из себя?

— Да он же убил меня!!! – выкрикнула Нина и расплакалась. – Он же убил героиню, в которой – я! Он не хотел меня живой.

Вот в чем ужас!

— Это же всего лишь текст! – я поразилась Нинкиной неадекватности.

— Тебе не понять, – только и ответила она, продолжая тихо плакать, и протянула мне рукопись. – Мне этого текста не надо.

Отдай его назад Соколовой.

— Так ты знала, что этот текст мне дала Натка?! – я подпрыгнула от неожиданности. – Ты все эти годы знала, что у нее лежит рукопись, написанная твоим Мишкой, и сидела–дожидалась, пока она сама добровольно тебе его отдаст?

— Я не знала, что рукопись существует. Я не думала, что он закончил роман. Но если уж эта книга существует, то храниться она должна была именно у Наташки, матери его дочери.

— Ты все знала и про Наташку, и про их дочь? – определенно, странностей в Нине хватило бы на десяток сумасшедших теток.