Прежде чем ты узнаешь мое имя

Я не собиралась вслух задавать этот важный вопрос, на который все равно не существовало ответа. Это было нечестно. Есть вещи, о которых люди осмеливаются говорить, только когда выпили достаточно дешевого алкоголя, чтобы притвориться, что уже не понимают, что говорят. При этом скрыть тот факт, что вы попросту уничтожены своим горем, становится невозможно. Как будто все произошло вчера, а не много лет назад, когда вам было всего четырнадцать. Именно в такие моменты, когда лучшая подруга держит ваши волосы, пока вас тошнит от выкуренной вчера травки и выпитого из алюминиевых банок спиртного, все всплывает наружу. Слова такие же жестокие, как обжигающая ваше горло желчь. О том, как вам тоже хотелось умереть на том кухонном полу или броситься прямо в огонь, когда они задернули эти темные, тяжелые занавески вокруг ее гроба.

Мне было четырнадцать, когда моя мать выстрелила себе в голову. Она нажала на курок за полчаса до того, как я вернулась из школы. Конечно, к тому времени, как я пришла домой, она была мертва. Разве в этом вообще можно усомниться?

Если боль берет над вами верх, когда вы пьяны, протрезвев на следующее утро, вы не станете упоминать об этом, а уж тем более обсуждать. Точно так же, вы никогда не станете уточнять, что Тэмми имела в виду, когда говорила, что в детстве под кроватью у нее жили дяди, а не монстры. Вы знаете, что нужно оттащить ее от парочки футболистов из колледжа, с которыми она пошатывающейся походкой пытается сбежать с вечеринок по пятницам, которые вы устраиваете. По ночам вы заботитесь друг о друге, а на утро отмахиваетесь от этой заботы. Таковы правила, которым вы следуете и благодаря которым вы обе выживаете.

– Ладно, неважно, чудачка, – пожимает плечами Тэмми в ответ на мое долгое молчание, а затем снова машет клочком бумаги у меня перед носом. – Позвони ему, Алиса. Позвони мистеру Джеееексону. Ты ведь больше не его ученица, а он не твой учитель. К тому же, – она протягивает руку и убирает непослушную прядь волос с моих глаз, ее глаза озорно блестят, – он очень даже горячий. Кипяток прям! И давай будем честны. Это самые легкие деньги, которые ты когда-либо сможешь здесь заработать. Черт возьми, будь я хоть вполовину такой же красивой, как ты, не стала бы и раздумывать. Но никому неинтересно на меня смотреть.

Тэмми вкладывает листок бумаги мне в руку и сжимает мои пальцы.

– Позвони ему. Сделай это. Что ты потеряешь? – не дожидаясь, пока я отвечу, она продолжает: – Если спросишь меня, Алиса Ли, ответом на этот вопрос будет всего одно слово – «ничего».

– Тебе удобно, Алиса?

– Угу.

Я лгу. У меня уже болят ноги, а мышца на левой руке дрожит не переставая. Когда он впервые показал, какую позу мне нужно занять, и попросил оставаться неподвижной, я подумала, что нет ничего проще. Удобно устроившись на маленьком диване в своих джинсовых шортах и белой майке, я действительно решила, что это самые легкие деньги, которые я когда-либо зарабатывала. Двести долларов за то, чтобы замереть и позволить мужчине себя нарисовать. Запросто. Но уже буквально через минуту все мое тело начало болеть.

– Пока что мы только тренируемся, Алиса, – сказал мистер Джексон, поднимая мои руки над головой. – Чтобы я мог решить, в какой именно позе запечатлеть тебя. Каждое тело уникально, так что мне нужно познакомиться с твоим. Понимаешь?

Он наклонился так близко, что я почувствовала смешанный запах травки и виски, а также заметила, что кончики его пальцев испачканы чем-то черным. Я уставилась на его короткие грязные ногти, пока он, преклонив одно колено, осторожно раздвинул мои ноги еще шире. От близости этих пальцев у меня свело живот, а нервное напряжение грозило выразиться в глупом, девичьем хихиканье. Я не хотела сделать что-то не так. Не только из-за пачки двадцатидолларовых банкнот, которые он положил на стол рядом со мной. Я хотела угодить ему.

Мистер Джексон.

Все хотели ему угодить.

Однажды, в начале обучения, он подошел к моей парте. Даже тогда я почувствовала пьянящую смесь травки и виски. Я затаила дыхание, когда он уставился на мой набросок балерины у станка, на напряжение, которое я пыталась уловить в ее мышцах. Не говоря ни слова, мистер Джексон легко провел пальцами между начерченными угольно-черным ногами моей танцовщицы. Всего на секунду, жест такой быстрый, что никто другой в классе его не заметил. Но я это почувствовала. Почувствовала так отчетливо, как если бы он провел этими пальцами между моих собственных бедер. Когда мистер Джексон отошел, я силилась понять, означали ли бабочки, роящиеся в моем животе, удовольствие или желание выбежать из комнаты.

В последнем семестре он говорил с классом о рисовании с натуры, о том, что нельзя хорошо нарисовать человека без понимания того, как устроены его тело, кожа, кости и изгибы. Он сказал, что лучшие художники-портретисты всегда начинали с обнаженной фигуры. Он даже хотел привести на урок живую модель, но школьный совет не разрешил, так что нам пришлось поверить ему на слово – или убедиться в этом самим, как только закончим школу.