Прежде, чем умереть

Чёртов раж. Он как любимая сучка, с которой так весело кувыркаться, хотя и понимаешь, что не ты ебёшь её, а она тебя. Жёстко ебёт, во всех смыслах. Это дерьмо меня убивало, уже давно. Я это чувствовал, и с каждым разом всё яснее. По молодости, конечно, не придавал значения, как и многому другому. Тогда от чего угодно можно было быстро оклематься, и жизнь казалась вечной. Бывало, я вгонял себя в раж потехи ради, чтобы посмотреть, сколько колотых ран появится в туше, пока горит спичка, или поиграть ножом промеж пальцев, когда от стола под рукой дымящаяся стружка летит. Но с возрастом понимаешь — ничто не даётся даром. Особенно, если «дар» — генетическое отклонение, отправившее тебя прямиком в отбраковку. С ума сойти, ведь на какое-то время я забыл о нём. А что, если бы так и не вспомнил? Улучшило бы это мою жизнь? Или, быть может, превратило бы её остаток в существование жалкой заурядности, отличающейся от большинства прямоходящих форм белковой жизни только чуть лучшей реакцией и немного обострёнными чувствами? Да что уж там, исключи раж из моей жизни, и она закончилась бы ещё до потери девственности. Хотя нет, до одиннадцати я, всё-таки, дотянул бы. Кажется, её звали Розой... Не суть. Раж со мной, и я — чёрт подери — не готов от него отказаться, несмотря ни на что. Да, однажды в моей непутёвой голове просто лопнет сосуд, и всё закончится, но до тех пор низшие прямоходящие формы жизни должны знать своё место в пищевой цепочке.

Я бежал во весь опор к зданию, из которого прозвучали выстрелы. Я не скрывался, потому как знал — стрелка уже нет на огневой позиции. Я ясно слышал его спешные шаги по ступеням лестничных пролётов, его учащённое дыхание, его бешеный пульс. Я почти видел его сквозь толщу бетона многоквартирной коробки. Моя спина слилась со стеной возле входа в подъезд, рука с «Кедром» застыла в ожидании цели. Но цель вдруг остановилась, будто почуяв неладное. Стук подошв по бетонным ступеням смолк на уровне второго этажа и возобновился после паузы длинною в вечность, как мне показалось, но уже гораздо тише. Подошвы больше не стучали, они шаркали по бетону, нащупывая себе путь. Так шаркают ногами в темноте, когда руки заняты, и им не до перил. Что-то щёлкнуло, и луч электрического света коснулся асфальта. Ждать дальше было нельзя, раж затухал без пищи. Я рванул ко ходу и, без остановки разрядив магазин в световой сноп, прижался к стене по другую сторону дверного проёма. Глаза не сразу различили, что за источником света никого нет. Фонарь лежал на площадке между двумя нижними пролётами и, покачиваясь, освещал облако клубящейся пыли. Что-то металлическое гулко упало на бетон. Вт же хитрожопый симулянт, похрипи там ещё для пущего театрального эффекта. Думаешь, брошусь тебя добивать? Ах, чёрт... Гранатные подсумки предательски смялись под вожделеющими чеку пальцами.

— Будь ты неладен со своим Квазимодой, лейтенант, — прошептал я под нос, гложимый нестерпимой обидой на почившего боевого товарища, и решил играть в открытую: — Эй! Слышишь меня? Давай поговорим!

Ответом мне было молчание.

— Брось, Стас. Я знаю, что ты цел, хорош комедию ломать. Просто скажи, где броневик, и я от тебя отстану. Клянусь могилой матери.

Из подъезда донеслось что-то похожее на смех, только гораздо более мерзкое:

— Щедрое предложение, Кол. Но я, пожалуй, откажусь.

— И очень зря. С золотом тебе отсюда всё равно не выбраться. Да ты и сам знаешь, иначе не торчал бы тут сейчас. Давай так, ты говоришь, где броневик, а я в том самом месте оставляю тебе два кило. Лёгкие деньги. Или можешь дальше тут сидеть, а я найду машину сам.

— х** ты найдёшь, а не машину.

— Ну зачем это, Станислав? Мы теряем время, препираясь, вместо того чтобы помочь друг другу. Мало двух? Ладно, возьми десять. Возьми, сколько унесёшь, и пиздуй в светлое будущее.

— Как узнал, что золото в машине?

— Успел здесь друзьями обзавестись. Харизма знаешь ли...

— Что с Павловым? — неожиданно сменил тему мой несговорчивый визави.

— Мы не нашли общего языка. Точнее, языка нашли, но... Короче, лейтенант не в доле.

— Не в доле, значит? А он ведь тебе, паскуде, жизнь спас, добить не дал. Суку свою белобрысую тоже из доли вычеркнул?

— Станислав, мы не о том говорим. Слышишь это, — умолк я ненадолго, давая звукам боя сыграть главную партию. — Скоро они перебьют пензяков и вспомнят о презренном металле, и о своих курьерах, и начнут искать, если уже не начали. И, когда найдут, долго говорить не станут. Неужели тебе так охота всё обосрать, лишь бы и меня брызгами заодно?

— Почему бы и нет.

— Деструктивно мыслишь. Честно говоря, вообще не понимаю, с какого хера ты на меня взъелся. Мы же, вроде, нормально общались.

— Ну ты... — Станислав едва не задохнулся от возмущения. — Знаешь, такое даже для тебя чересчур.

— Да в чём дело? Ноешь, будто я тебя поимел и обоссал. О... Что, так и было?

— Дело не во мне, и ты это прекрасно знаешь, — прорычал он.

— Тогда в чём? Я не помню.

— Катя, — выдавил из себя страдалец. — Вспомнил, мразь?