Прежде, чем умереть

Мы со Стасом метнулись в разные стороны. Оставшийся стоять столбом Николай утонул в поднятой шквальным огнём пыли. Впрочем, безудержный треск четырёх автоматов в доме старосты довольно быстро сделался сольным, а секундой позже и вовсе смолк, сменившись бурным, рвущим голосовые связки потоком проклятий:

— Суки!!! Вы в конец берега потеряли!!! Против кого прёте, уёбки?!!! На Навмаш вздумали прыгать?!!! Вы хоть знаете, что с вами сделают?!!! Вы молить о смерти будете, сучары!!!

— Утомил, — достал я из подсумка Ф-1, выдернул чеку и удивительным по красоте броском отправил чугунный подарок в оконный проём к шумному охранителю закона.

— Бля! — донеслось оттуда растеряно, а потом хлопнул взрыв, и куски домашнего уюта вылетели из квартиры Вениаминыча наружу.

Сам же виновник торжества, всё это время прилежно лежавший на пузе, смекнул, что закон остался без защиты, и предпринял робкую попытку покинуть территорию бандитского разгула, но к несчастию Вениаминыча, одна из выпущенных мною пуль легла аккурат за его правое колено. Нога вывернулась под непредусмотренным изначальной конструкцией углом, и староста с трогательным «Ой» вернулся в горизонтальное положение. Боль пришла мгновением позже.

Поборов жгучее желание насладиться корчами и завываниями Вениаминыча, я на пару с Ольгой пошёл убедиться в отсутствии признаков биологической активности на занимаемой им при жизни площади.

Трое стрелков, с коими я не удостоился чести пообщаться, отмокали в лужицах своего богатого внутреннего мира, обзаведясь новыми технологическими отверстиями в черепах. Болтуну же повезло меньше. Теперь растерянные интонации в его прощальном слове стали понятны. Трудно оставаться собранным и чётким, когда внезапно ощущаешь ягодицами рёбра подкатившейся гранаты. Причудливо сплетённые ноги соединялись с осыпанным пылью торсом посредством жидкой кашицы, до сих пор пульсирующей под мокрыми изодранными тряпками.

— Ну здравствуй, — отпихнул я подальше оброненный автомат. — Дай хоть посмотрю на тебя, защитник закона.

Тот хрипло усмехнулся и оскалил красные зубы:

— Постой, — неловко вскинул он руку на линию направленного ему в голову ствола. — Последняя просьба.

— Я слушаю.

— Скажи, что в бардачке.

— Фото твоей мамаши, сынок.

Всё-таки приятно отправлять людей в небытие, дав ответ на их сакральные вопросы. Это придаёт действу некой осмысленности, завершённости. Молчаливое нажатие на спусковой крючок переводит убийство в категорию тупой механической работы. Нельзя быть виртуозом, забивая скот, но можно быть им, ставя логическую точку над экзистенциональным «и».

— Поумнее ничего придумать не мог? — фыркнула Ольга.

— Не любишь шутки про мамок? — забрал я свою ВСС.

— Почему никто не шутит про уродливых папаш?

— Наверное, это не так обидно. Откуда мне знать?

— А по-моему, всё дело в мужском шовинизме. Никогда не слышала шуток про мамку от женщин.

— Что ты привязалась? Он тебя вообще сукой обозвал. Лучше возьми Павлова и пригоните машину, нам ещё серебро грузить. Эй! Какого хрена?! — открыл я входную дверь и застукал Станислава сидящим верхом на Вениаминыче.

— Говори, падла! — держал он извивающегося старосту за уши и давил большим пальцем на его левый глаз. — Давай, ну! У тебя же охуенно богатая фантазия! Спиздани мне красиво!

— Стас-Стас, остановись, — поспешил я на выручку визжащей как свинья жертве допроса. — Он так откинется раньше времени.

— Отвали! — огрызнулся дознаватель-энтузиаст. — Ты ему колено отстрелил. Теперь моя очередь.

— Ладно. Как знаешь. Но если он сдохнет, сам будешь население обрабатывать.

Станислав довольно ощерился и продолжил с удвоенным рвением. Глазное яблоко под его пальцем сместилось к переносице, деформировалось и, в конце концов, лопнув, брызнуло как тухлое яйцо. Вениаминыч сорвал голос и теперь только хрипел, задыхаясь.

— Давай, — стёр Станислав ошмётки о его рубаху, — пой. Страсть как охота послушать, — достал он нож.

— Я скажу, — засипел староста. — Всё скажу, всю правду, богом клянусь.

— Смотри, шкура, почую враньё...

— Нет-нет, никогда. Я на вашей стороне, я...

— Враньё!

Нож пошёл в ход, и площадь вновь огласилась клокочущими хрипами.

— Ну всё, — махнул я Ольге с Павловым, — хватит глазеть, тут надолго, а работа сама себя не сделает.

Глава 17