Прежде всего любовь

– Ее зовут Конфетка?

– Да. Ее зовут Конфетка. Потому что она черная, как шоколадка. Ясно?

– Вау, – я качаю головой и глупо улыбаюсь.

– Что?

– Конфетка? Так себе имечко.

– Его придумала моя племянница. Она умерла.

Целую секунду я думаю, что умерла его племянница, и впадаю в дикий ужас при мысли о том, что наговорила. Потом соображаю, что умерла, наверное, кошка.

– Конфетка умерла?

– Да. Племянница очень расстроилась. На самом деле это была ее кошка, но она жила у меня, потому что у жены моего брата аллергия. Нам всем пришлось нелегко. Конфетка была отличной кошкой.

– Прости, – бормочу я, отмечая одновременно его любовь к животным и хорошие отношения с семьей, – и все-таки не нужно было называть кошку Конфеткой.

Он смотрит на меня и говорит:

– А тебе тогда нужно было не соглашаться на «Брайо».

– Это почему? – смеюсь я.

– Потому что это «Брайо», – говорит Пит. Выглядит он при этом точь-в-точь как Гейб с его гурманским снобизмом. – Большинство девушек из этого района отменяют встречу, когда я предлагаю сетевое заведение.

– А ты бы хотел, чтобы я не пришла? – я замечаю, что бармен нас слушает.

Мы не подаем ему никакого знака, и он уходит к другой паре.

– Я предпочитаю сразу отсекать снобов, – говорит он, – я из Висконсина. Я несовместим со снобами.

– А что, в Висконсине нет снобов?

– Ну, штуки две или три.

– Ну, я не из них, – убежденно говорю я, – а вот мой лучший друг как раз сноб, и он советовал мне отменить встречу, потому что ты выбрал этот ресторан.

– Гей и гурман?

– Ну что за стереотипы, – улыбаюсь я.

– Ладно. Но я же прав?

– Не совсем, – я качаю головой, – он гурман, но натурал.

Пит приподнимает бровь и осторожно смотрит на меня:

– Лучший друг натурал?

– Мы еще и квартиру вместе снимаем.

– Интересно…

– Тебе уже страшно? – я вдруг чувствую себя особенно смелой. – Звоночек.

– А ты уже пытаешься заставить меня ревновать? – парирует он. – Звоночек.

Мы играем в гляделки, пока не появляется бармен. На этот раз мы решаем сделать заказ. Я беру мартини с водкой, безо льда. Прошу «Тито’c», если есть, и «Бельведер», если нет.

Бармен кивает и переводит взгляд на Пита.

– А вам, сэр?

– Мне, пожалуйста, «Миллер лайт». И мы закажем закуски, наверное.

Пит смотрит в меню и спрашивает, есть ли у меня предпочтения. Я прошу его выбрать что-нибудь с мясом.

– Колбаски? – спрашивает Пит.

Я киваю, и, когда бармен отходит, Пит говорит:

– Отлично, ты не вегетарианка.

– И глютен ем, – я вспоминаю о последнем бзике сестры, – честно говоря, я даже не знаю, что такое глютен. Пшеница? Или что-то другое?

– Не представляю. Знаешь, как узнать, что кто-то не ест глютен?

Я мотаю головой.

– Он тебе сам скажет, – говорит он с милой улыбкой.

Я смеюсь, и он кажется довольным своей шуткой.

– Ты ведь учительница? – спрашивает он.

– Да. Учу первоклашек. Мне очень нравится. Люблю детей.

Он кивает, но глаза его на мгновение становятся пустыми. Я пытаюсь придумать что-нибудь поинтереснее, а потом вспоминаю, что вовсе не собираюсь казаться интересной. По крайней мере, более интересной, чем я есть. Вместо этого я задаю вопрос, которой никогда бы не задала на нормальном первом свидании, когда стараешься произвести впечатление.

– А как ты относишься к детям?

Он мнется, прекрасно понимая, чем вызван такой вопрос тетки далеко за тридцать, но сохраняет спокойный вид и говорит:

– Дети – это круто.

– Значит, у нас много общего, – говорю я, когда приносят напитки, – мы любим мясо, глютен и детей.

Пит смеется от души и поднимает бокал.

– За мясо, глютен и детей.

Наши стаканы соприкасаются. Потом соприкасаются наши колени. Я делаю глоток, жду секунду, и бросаюсь во все тяжкие.

– Знаешь, – говорю я, – это мое последнее свидание.

Он смотрит на меня удивленно и смущенно и уточняет:

– Ты имеешь в виду, что больше никуда со мной не пойдешь?

– Вероятно. Ничего личного. Я решила это еще до встречи.

– И почему?

Я прокашливаюсь и говорю:

– Ну… мне тридцать семь, как и написано в моей анкете. Почти тридцать восемь. Так что мне кажется, что пора уже забыть про всю ерунду со свиданиями и поиском мужа. И ко всему прочему, – мне уже все равно, – шестилетняя дочь моего бывшего парня учится в моем классе. Она каждый день напоминает мне, что я отстала от всех и у меня кончается время. Так что, если ты не окажешься тем единственным и будущим отцом моих детей, это будет мое последнее свидание. Потом я пойду в банк спермы или заведу ребенка от незнакомца. Или перееду в Африку и посвящу жизнь заботе о бедных, – я улыбаюсь, – не то чтобы я на тебя давила или что-то такое.

Через два с половиной часа наше свидание заканчивается, и мы вдвоем стоим и ждем, пока парковщик пригонит нам машины. Хотя вечер оказался забавнее, чем я думала – твердая семерка, – никто из нас не упомянул «Барнс и ноубл».

– Ну? – говорит Пит, как будто читая мои мысли. – Это было последнее свидание?

– Похоже на то, – улыбаюсь я.

– Значит, не звонить тебе?

– А ты хочешь?

– Только если ты хочешь.

Я обдумываю его вопрос и говорю правду:

– Не знаю. Наверное…

– Нельзя ли более четкие указания? – смеется он.