Президент Каменного острова

Васька Островитинский не выдержал только одно испытание: не достал камень со дна озера… Там глубина семь метров. Но его приняли, так как все остальное выполнил. Но камень остался за ним. Потренируется, потом все равно достанет.

— А ты достанешь? — спросил я.

— Спрашиваешь! — засмеялся Коля.

Я бы с такой глубины камень не достал. Воздуху бы не хватило.

— Для чего все это? — спросил я.

— Я могу озеро переплыть и всю ночь один на дереве просидеть.

Я бы не смог. Для чего это нужно, Коля так и не сказал. Каждое утро они тренируются на спортивной площадке. У них есть боксерские перчатки, стеганый мат, на котором они занимаются борьбой. Я бы никогда не поверил, что Коля сможет положить меня на обе лопатки. Я плотнее его и выше. Но он положил меня на лопатки три раза подряд. Он оказался увертливым и сильным. Вот почему Сорока взял его в свою команду, когда была драка. На острове остались еще восемь человек. Они тоже могли бы сесть в лодку, но Сорока взял шесть человек, столько же, сколько было на двух лодках Свища.

Конечно, Коля мне не все рассказал. Мне хотелось узнать, например, про летчиков. Про картонных человечков. И про многое другое, что происходило на острове. Но я для них чужой. И они не вправе доверять мне свои тайны… А что, если попробовать пройти все эти испытания? Ну, пусть сразу не пройду, потом… Я окинул взглядом озеро и вздохнул: вовек не переплыву. А этот камень на дне? Семь метров глубина! Я еще никогда на такую не опускался.

Я услышал скрип уключин: возвращался Гарик. «А он прошел бы испытания?» — подумал я. Гарик бы выдержал.

Он выкинул из лодки щуку. Килограмма на полтора. И окуня на полкило. Гарик загорел до черноты.

— Ты ныряешь на глубину семь метров? — спросил я.

Гарик удивленно посмотрел на меня. К его щеке прилипла круглая чешуйка. Щука хвостом по носу съездила, что ли?

— В Ялте я нырял на четырнадцать, — сказал он. — Это когда кефаль подстрелил…

— Озеро переплывешь?

Гарик снова посмотрел на меня.

— Зачем? — спросил он.

— Это верно, — сказал я.

Глава тридцатая

Опять отец целый день пропадает в интернате. Даже обедать не пришел. Гарик, я и Аленка ели уху, сваренную из щуки и окуней, пойманных Гариком. Отцовская тарелка стояла на столе. И ложка положена. А отца нет.

— Безобразие, — сказала Аленка, — он совсем отбился от дома…

— Я не буду с ним разговаривать, — сказал я.

— Второй день не обедает дома… Для кого я варю?

— Для нас, — сказал я.

Гарик ел уху и помалкивал. Уха получилась вкусная, наваристая. Костей в щуке мало, не то что в окуне и плотве.

— Хороша уха, — похвалил Гарик. Аленка расцвела от удовольствия и тут же предложила еще тарелку. Гарик был сыт, но, чтобы не обидеть Аленку, протянул тарелку.

В это время отворилась дверь и в комнату вошли отец и Сорока. Мы не слышали, как они причалили.

— Как раз к обеду, — сказал отец и повернулся к Сороке: — Садись к столу.

Президент не стал ломаться. Взял табуретку и сел рядом со мной. Аленка достала из буфета еще тарелку, налила ухи.

— Сколько километров до райцентра? — спросил отец.

— Около тридцати…

— Антена должна быть высотой метров пятнадцать, не меньше.

— Я знаю.

— Как вы ее установите на острове?

— Я вам покажу чертеж, — ответил Сорока.

— Помолчали бы за столом, — сказала Аленка.

Я заметил, что Сорока не ест. Оказывается, Аленка забыла ему ложку положить.

Гарик доел уху и, сказав Аленке «спасибо», поднялся из-за стола.

— А второе? — спросила Аленка.

— Я ведь две тарелки съел, — сказал Гарик. — Пощади.

Он забрал с подоконника спиннинговую катушку и вышел из комнаты.

Я видел, как он прошел мимо окон и уселся на пень. Катушка стала барахлить, вот Гарик и решил ее отремонтировать.

Сорока с невозмутимым видом хлебал деревянной ложкой уху. Когда он нагибает голову к тарелке, видна выбритая макушка и красноватый шрам. Крепко хватил его дубинкой Свищ! Такой удар и быка свалит.

— Вы что, по аршину проглотили? — спросил отец.

Мы молчали.

— Я расцениваю это как бойкот.

— Правильно, — сказала Аленка.

— Это все из-за вас, — взглянул отец на Сороку. Но тот думал о другом. Положив ложку, он сказал:

— Мы сделаем усилители… Детали и материал будут.

— Это другое дело, — ответил отец. — А то получается мартышкин труд…

— Мы вам не мешаем? — спросила Аленка.

— Хватит дуться, — сказал отец.

— Как поживает Кеша? — спросил я.

— Лапу где-то поранил… Всю ночь скулил. Я утром огромную занозу вытащил.

Аленка достала из буфета несколько кусков сахару и протянула Сороке:

— Угости его.

Президент взял сахар, подержал на ладони и отдал Аленке.

— Сама угостишь…

— Когда? — живо спросила она.

— Вот заживет лапа… — сказал Президент.

— Показывай свой чертеж, — сказал отец, отодвигая тарелки.

Аленка убрала со стола, и они склонились над смятым тетрадным листом, который Сорока достал из кармана. Мне хотелось поговорить с Президентом, я обещал Феде спросить насчет лодки, но сейчас толковать с ним бесполезно. Какую—то антенну начертил. И отец втянулся в это дело. Глядит на чертеж, улыбается.

— Послушай, Сорока, — сказал отец, — кончишь школу — поступай в наш институт. В станкостроительный.