Президент Каменного острова

— Не к Алёнке, — сказал я, — Отец ему понадобился.

— Справлюсь я с ним? — спросил Гарик, пошевелив плечами.

— Драться будете?

— Нет вашего отца — пускай уматывает. А то расселся…

— Места не жалко… Знаешь, почему его Сорокой зовут?

— Если не уйдёт, я его выставлю, — сказал Гарик.

Мы вернулись в избу. Теперь Гарик стал с любопытством разглядывать Сороку. Прикидывал: справится с Президентом или нет? Пускай подерутся. Я бы посмотрел. И Алёнка посмотрела бы. Её любимый Айвенго дрался на всех турнирах. И всегда побеждал. Одно дело рыцари дерутся, другое — мальчишки. Там всё было красиво: пики, щиты, перчатки бросали друг другу. А тут как начнут кулаками размахивать, чего доброго, ещё царапаться станут. Я не люблю драться. Бывает, конечно, в школе сцепишься то с одним, то с другим. Один раз меня пеналом по голове стукнули. Пенал сломался, а у меня три дня шишка сидела. Потом прошла. А я этому мальчишке кулаком в глаз заехал. Он неделю с синяком ходил. Злился на меня: без пенала остался, да ещё синяк под глазом. А мою шишку никто не видел. Она на голове спряталась в волосах.

В комнате стало тихо. Все молчали. Сорока смотрел в окно, ждал отца, который ушёл за солнцем и неизвестно когда придёт.

Гарик наблюдал за Сорокой, придумывал слова, чтобы его разозлить, а потом подраться. Алёнка смотрела в потолок и думала о Смелом, которого Плешатый Дьявол пытал.

Я тоже стал думать. О наших соседях, которые через два часа уедут. В Таллин, а потом в Ригу. Вячеслав Семёнович рассказывал, что под Ригой сохранились развалины старых рыцарских замков. Он обязательно должен их посмотреть. Хорошо, у кого машина. Куда захотел, туда и поехал. Мне понравились наши соседи. Я один раз вечером, наверное, с час просидел на крыльце и слушал, как поёт Лариса Ивановна. Она варила на костре уху и пела. Огонь лизал чёрные бока котелка, постреливали сучья. Лариса Ивановна, присев на корточки, смотрела на огонь и пела:

А у нас во дворе есть девчонка одна…
Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет.
А я всё гляжу, глаз не отвожу…

Мне эта песня понравилась; мотив хороший, а вот слова не совсем понятные: «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет…» А что должно быть в ней, если смотришь вслед? Вот этого я никак не мог взять в толк. Спросил у Алёнки, что, дескать, это значит? Чего у этой девчонки не хватает? Алёнка подумала, а потом сказала:

— У неё фигура отвратительная.

Лариса Ивановна пела и другие песни, я слова не запомнил. Не умею я такие слова запоминать. И мотив тоже. Я любил слушать. Огонь освещал её красивое задумчивое лицо и волосы. Мне очень хотелось подойти к костру и посидеть с ней рядом. Но я почему-то стеснялся и слушал песни, сидя на своём крыльце. Лариса Ивановна иногда заговаривала со мной. Однажды я нарубил в лесу сучьев и принёс ей охапку. Лариса Ивановна посмотрела на меня и спросила:

— Тебе не скучно здесь?

— В городе сейчас пыль и жарища…

— Это верно, — сказала она.

Голос у неё нежный, тихий. Не то что у Алёнки. Эта крикнет, так звону на весь лес. Лариса Ивановна спрашивала, как ловится рыба, кусают ли нас по ночам комары, есть ли здесь змеи. Змей она боялась больше всего на свете. Лягушек тоже не меньше, чем змей. Я думал, что её в детстве змея укусила, — ничего подобного. Змей она видела только в террариуме. Есть такие змеиные питомники. Их там разводят, а потом берут яд и делают из него лекарства. И ещё она спрашивала, где мы бываем в Ленинграде, ходим ли в театры. Алёнка иногда с папой ходила в оперный театр, а я — в ТЮЗ. И то не сам, а со всем классом. Это когда у нас культпоход. Меня в театры не тянет. То ли дело футбол! Я даже спросил Ларису Ивановну, за кого она болеет. Лариса Ивановна ни за кого не болела. Если бы она болела за «Динамо», то я с ней и разговаривать бы не стал. Моя любимая команда — «Зенит».

С Вячеславом Семёновичем у меня тоже хорошие отношения. Он показал, как управляют «Волгой», и один раз дал порулить. Это когда мы ездили в Островитино. К их родственникам. Они работали в поле, кроме старухи, которая полола в огороде капустные грядки. Лицо у неё было сморщенное, коричневое, пальцы костлявые и тоже коричневые. И всего один жёлтый зуб. Вячеслав Семёнович долго разговаривал с ней, всё расспрашивал про каких-то знакомых. Нам надоело их слушать, и мы с Гариком, прихватив ржавую консервную банку, пошли к хлеву, где возвышалась навозная куча. Нам позарез нужны были свежие черви.

Потом Вячеслав Семёнович подтолкнул Гарика к старухе, сказав при этом:

— Это он…

Старуха пристально посмотрела на Гарика выцветшими глазами, и, пожевав губами, сказала:

— Семён-то был чернявый, и нос прямой… Господи, уж сколько-то годков с тех пор прошло?

— Червей не забудь, — шёпотом сказал мне Гарик. Мы не стали говорить старухе, что разрыли навозную кучу.