Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

Экс-Президент, – впрочем, «эксом» он себя не считал, всё его существо протестовало против этой омерзительной приставки, уж лучше – премьер-министр или совсем просто: Премьер, – был растерян. (Премьер – это хорошо: Премьер он и есть Премьер, lepremier, то есть Первый.) Растерян, недоволен, обескуражен и обозлен на самого себя после первой продолжительной и принципиальной встречи с Новоизбранным (слово «Президент», относящееся к другому человеку, он произнести не мог, даже мысленно). Предыдущие мимолетные встречи были не в счет, так – поздравились, поручкались, к сердцу приложились, обнялись, щека к щеке (без видимого отвращения), неискренне поулыбались, хотя будущий Премьер один раз улыбнулся действительно от души. Это случилось, когда он покидал церемонию инаугурации: всю первую часть светило теплое улыбчивое солнце, а как только, согласно протоколу, Уходящий Президент стал выполнять свою «уходящую функцию», то есть двигаться по направлению к Борту № 1 (Новый всё с америкосов слизывает, сука!), вот в этот самый момент вдруг откуда ни возьмись хлынул дождь. Проливной. Ливень. Все моментально промокли до трусов. Только запасливый Уходящий (тогда ещё не Премьер) моментально раскрыл японский электронный зонтик. Вот и расплылось лицо Уходящего в радостной улыбке, и он сделал ручкой Новоизбранному.

Всё это блохи. Даже своей пунктуальностью Новоизбранный может подтереться. Этот индюк дважды его гонял, не принял, козел, точность любит, да не точность, а показывал, кто в доме хозяин. Шакал заморский. Ничего, это можно пережить, тем более, что – временно (через полгодика он – Лидер Наций погоняет этого индюка и не по коридорам Кремля, а нагишом по зоне в Заполярье). Вот уж размажет… Блохи всё это.

А вот деловая встреча… Премьер уже официально знал, что он – Премьер, и был настроен на деловой жесткий разговор, справедливо ожидая определенного противодействия, органически присущего человеку, взлетевшему на высшую ступень власти, этой властью опьяненному и в нее уверовавшему. Окатывать ледяной водой сразу нельзя – пусть покайфует, потокует, как тетерев, пока он, Премьер, перегруппирует свои силы. Но и по рукам надо дать, чтобы не успел наворотить, чтобы не зарывался, веру в свои принципы и новации поубавил бы… Посему надо было взять тот особый тон, найти такую сложную и двусмысленную интонацию, которыми был славен Премьер и которая так нужна при допросах интеллектуалов. Президенты в России, как и представители другой небезызвестной ушедшему Президенту профессии, «бывшими» не бывают. И надо отдать должное Премьеру: он виртуозно умел мимикрировать. Посему: тонкая лесть, чуть ироничный взгляд, но не злой, с прищуром, покровительственный тон, переходящий в агрессию и безапелляционность – заморский гость должен понять, что, с одной стороны, Премьер знает свое место, субординацию не нарушает, готов к сотрудничеству, даже к оказанию помощи в определенных пределах, конечно, и, вообще, расположен, НО! – за ним опыт и знание московитских реалий, вся непобедимая структура всеобщего сыска и лучший в мире аппарат подавления плюс две армии – отечественная и дружественная. Да ещё стопроцентно подконтрольное Великое Вече. Главное же – любовь народа. Чернышев – это так, наносное, временное, увлеклись, дурни, лотереей, азарт, видишь ли, в жопе заиграл, свежачка захотелось. Развлеклись и забыли. Чернышев для плебса и элит, как проходящая кокотка, которой смотрят вслед, даже шевеление в кальсонах появляется, да без толку, посмотрят с тем, чтобы тут же прильнуть к жене, с которой связывают и общие дети и многолетняя привычка, и настоящее чувство – исконное, глубокое, неразрывное, хоть и без шевеленья в кальсонах. Он – Премьер – плоть от плоти своих подданных, и ничто не сможет эту плоть разъять. И Чернышев должен это понять раз и навсегда.

Однако всё получилось как-то скособоченно. Премьер был уверен, что Новоизбранный дожмет начатую накануне линию. Встретит, сидя в кресле за гигантским столом, небрежно укажет на отдаленный стул, возможно, привстанет, но, скорее всего, будет долго и хмуро рассматривать. Как и все смертные, Премьер судил по себе, и эта проекция казалась единственно возможной и реальной. Раз уж начал «ставить на место», то до конца. Принцип «дожимания» был одним из главенствующих в его практике.