Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

А вот с этой миссией, своим жизненным предназначением он справился. Отомстил за геноцид своего народа и его братьев – адыгов, черкесов, ингушей, кабардинцев. Не опозорил своего отца, своего деда, славного Шамиля, своего народа, великого народа – хозяина Кавказа и фактического сюзерена Московии. Без шума и пыли опустил своего кровного врага. Заставил подниматься с колен, хотя никто на эти пресловутые колени никого не ставил, и в этой неудобной и двусмысленной позе продержал десятилетия. И весь мир подхихикивал над этим распластанным голозадым гигантом, теряющим остатки былой мощи и репутации. Все эти полевые командиры – «президенты» официальные и нелегальные, все эти бывшие советские генералы и офицеры, сросшиеся с Империей, проросшие из её глубин, до мозга костей зараженные европейской гнилой идеологией или фальшивым исламизмом, все эти борцы за независимость и свободу Ичкерии, фактически выпрашивавшие или пытавшиеся выцарапать уступки у более мощного «старшего брата», все они были обречены, ибо этот «брат» был не братом, а хозяином и не понимал, не мог понять этих «господ», вознамерившихся выползти из своей собачьей конуры и разговаривать с барином хотя бы на пороге его дома. И только он – тогда молодой, привычно улыбчивый целеустремленный и энергичный – понял, что есть один путь: забыв все привычные нормы языка, поведения, борьбы, выбросив на помойку понятия и принципы мышления старой эпохи, максимально закамуфлировав подлинную цель, загнать «хозяина» в собачью будку, а самому – для своего народа и своему народу – войти в барские хоромы и стать фактическим господином. Кичащийся своей призрачной мощью Голиафик должен был превратиться в облезшую Жучку. И он добился этого. И эти 85 процентов окончательно сметут эту гнилую постройку. Раскачивал, раскачивал этими заоблачными процентами рухлядь и раскачал! Он шагнул к сейфу, открыл одну дверку, другую и, не таясь, отковырнув зубами пробку, сделал большой глоток огненной чачи. Хорошшшшо!

В окне показались резиновые подошвы, затем сморщенные задники сапог из свиной кожи. – Молодцы, сообразили через крышу… Впрочем, он сам подыскивал лучших инструкторов в Бирме, Японии, Израиле. Ждать больше было нельзя, ребята действовали молниеносно. Хорошая штука этот шокер. Никакой крови на коврах, размазанных по стенам ошметков мозга – его гениального мозга. Маленький щелчок – и всё. Без шума и пыли… Надо бы сказать «Аллах Акбар», но это звучало бы глупо в его устах. Гази – Мухаммад был бы доволен…

Саркастическая, чуть застенчивая улыбка замерла на личике Хорькова. И когда старший хорунжий Святоандреевской дружины со всей силой ударил своим кованным сапогом по голове мертвого экс-замглавы Администрации, бывшего вице-премьера и вице-спикера, и эта голова пружинисто мотнулась, как боксерская груша, – улыбка, с добродушной хитрецой милого обманщика, не покинула лицо уже не всесильного Всеволода Асламбековича.

* * *

Так колотило его только в детстве. Они отдыхали под Поти. То ли он простудился, то ли перекупался и перегрелся, кто знает. Мама боялась, что у него малярия. Она давала ему пить всякую гадость: настой какой-то шишки хмеля, от которого тяжелела и болела голова, отвар шиповника, какую-то дикую смесь эвкалиптового масла, полыни, сиреневых листьев и ещё чего-то, настоянных на водке. Однако его всё равно крутило, ломало и колотило так, что он именно тогда понял, что такое «зуб на зуб не попадает». Болели суставы рук и ног, он был закутан от пяток до носа и сверх этого покрыт ватным одеялом, но его трясло, тело горело – к коже было не притронуться, и он обдумывал свое завещание: кому отдать новые ботинки с узким носом (скорее всего, Петюне – однокласснику и поверенному в сердечных тайнах), кому оставить папин галстук, выглядевший совсем как новый (тому же Петюне, он был модник, или Игорю – он тоже мечтал быть модником, но у его родителей не было денег на это), кому – «Войну и мир», но здесь он застревал – поклонников Толстого среди его одноклассников не было, поэтому в сиих раздумьях он засыпал. Наконец пришла тётя Этери – их хозяйка и дала ему выпить алюминиевую кружку горячего вина, пахнувшего медом, корицей, и ещё какой-то дурманящей специей. Он отворачивался, но кружка с рукой тети Этери настигала его рот: «Слюшай, дарагой, пэй. Я тэбе ви-ино даю, не отраву. Пэй, говорю!» И он выпил полную кружку. Потом уснул. Проснулся весь мокрый. Мама с тетей Этери вытирали его большими махровыми полотенцами. О завещании он забыл. К вечеру опять пришла тетя Этери и опять давала ему пить горячее вино с медом, корицей и ещё чем-то, но он не отворачивался. «Этери Георгиевна, а он не привыкнет пить?» – вопрошала счастливая мама. – «Ва-ах, дарагой! Всё равно привыкнет, куда денется? Мужчина». Позже тетя Этери дважды приезжала к ним в гости в Ленинград. Потом ее зарезали. Русские казаки со Ставрополья, когда грабили и резали всех грузин в Гаграх. Как назло, приехала Этери навестить свою невестку. И уже никуда больше не уехала. Ни она, ни ее невестка, ни внуки.