Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

Визит Сучина– Карагандинского сбил его с толку. Формально Ксаверий Христофорович подчинялся непосредственно Президенту. Караганда же пребывал в должности Главного куратора энергетического блока Совмина и первого зама премьера по оборонке. Совмин давно превратился в богадельню для отставников, реально всё решалось в Администрации, в Канцелярии о. Фиофилакта и в конторе Ксаверия Христофоровича. Однако шеф тайной и явной полиции прекрасно знал, что реальный политический вес никак не связан с занимаемой должностью. Духовник президента никакой должности не занимает, однако… Сучин же был повязан с Лидером Наций, и Ксаверий Христофорович прекрасно знал все нюансы этой неразрывной связи. Помимо общей петли Сучин был нужен и Президенту, и о. Фиофилакту, и самой властной системе в качестве противовеса Хорькову и его команде. Но князь Энгельгардт не любил Сучу– Караганду.

Игорь Петрович был жлоб. Его антагонист – замглавы Администрации – хач, а этот – жлоб. Хрен редьки не слаще. Однако Хорек был образован, имел определенный (хотя и весьма сомнительный) шарм, говорил вкрадчиво и грамотно, пописывал романчики и пьески – хреноватые, – но пописывал. Сучин-Карагандинский как был переводчиком на Цейлоне, так им и остался. Переводить допросы плененных боевиков «тигров освобождения» с тамильского на русский дело нехитрое, коль скоро выдрочил этот птичий язык на Восточном факультете в Ленинграде. Так как допросы посланец «старшего брата» переводил в специфических условиях Демократической Социалистической Республики Шри-Ланка, то и к крови привык, и к крикам пытаемых пристрастился, и к повадкам немецких, американских и китайских коллег по контрразведке присмотрелся. Посему так рвался занять место, достойно занимаемое Ксаверием Христофоровичем. И это была ещё одна причина его специфического отношения к Игорю Петровичу. Сучин чувствовал плохо скрываемое раздражение и презрительно брезгливое отстранение всесильного шефа силовых структур к нему – герою «Карагандинского дела», но всё же обратился – не просто обратился, а приехал в неурочное время без предупреждения, такого никогда не бывало, и это заставляло задуматься и попытаться заново оценить ситуацию.

Князь Энгельгардт давно прослеживал мышиную возню, возникшую и поначалу тихо шуршавшую на Урале, а затем постепенно и неумолимо заполонявшую информационное пространство Московии. Он, как никто другой, понимал силу воздействия и СМИ, и, особенно, Сети на сознание вверенного его заботам населения. В то же время именно он и только он знал (и ещё несколько узких специалистов, участь которых в силу их знания была предопределена) то, что не знал никто, даже Президент, да что Президент – никто, даже духовник президента, у которого служба безопасности и разведки была поставлена, увы, не хуже, чем у Ксаверия Христофоровича, или советник по национальной безопасности, имевший свою контрразведку, сеть тайных агентов и осведомителей. А знал князь, что «Система информации и воздействия» – СИВ – практически не работает, результаты же, ею выдаваемые, есть плод творчества узких специалистов, участь которых была предрешена в тот момент, как только они подписали секретный протокол-соглашение и приступили к своей сверхвысокооплачиваемой работе. Все эти чипы, которыми так гордился высший слой госаппарата и Администрации – задумка самого Хорькова, в мощь воздействия и контроля которых уверовал Сам и его ближайшее окружение, практически представляли груду дорогостоящего металла, засаженного в тела вверенного заботам Энгельгардта народонаселения. Так что эта бодяга с Евдокушиным протеже, заквашенная, видимо, в Лондоне – больше негде, но выпеченная в Нижнем Схороне, была чревата… Однако шеф всесильных ведомств, прекрасно всё понимая и досконально зная, бездействовал, и это бездействие камуфлировалось якобы недостаточной информацией, ничтожностью затейки, смехотворностью самой фигурки этого опереточного «мистера X».

Приученный к системному и доскональному самоанализу Ксаверий Христофорович ясно осознавал, что эта нерешительность, замедленность реакций, что было крайне нехарактерно для него, эта отстраненность в подходе и к конкретной проблеме «кандидата в…» и, в целом, к уготованной судьбе института президентства в Московии, – всё это есть результат катастрофичной судьбоносности данного момента в истории его Отчизны, момента, когда ложный вывод, сомнительное его телодвижение и, естественно, его аппарата, пронизавшего своими щупальцами все слои общества, некорректная постановка вопроса или скороспелое – с опережением на полсекунды, не более – принятие решения есть даже не преступление, перечеркивающее всю его долгую добропорядочную и эффективную жизнь, а есть прекращение самой жизни, уход в позорное небытие. «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову сложишь»… как там дальше?..