Президент не уходит в отставку

Саша взял свою сумку, и они скрылись в коридоре, откуда деревянная лестница вела на второй этаж. Гарик обозрел разложенные на брезенте инструменты, разные приспособления для правки металла, покачал головой:

— Не внушает мне доверия этот работничек…

— Почему же? — полюбопытствовала Алена.

— Вздыхает, на небо смотрит…

— И на Алену… — не удержался и съязвил Сережа. Ему не понравилось, что Гарик так отозвался о Саше.

— Бери фигурную отвертку, забирайся в кабину и отвинчивай на дверце все шурупы, — приказал Гарик. — Этот… спец сказал, что обшивку надо снимать.

— А что мне прикажете делать, командир? — спросила Алена.

— На залив сходи, к бую… Этот губошлеп в тесных брюках, наверное, заждался… — Гарик сам на себя разозлился, чувствуя, что опять сморозил глупость.

— Ты мне подал хорошую идею, — не осталась в долгу Алена.

Однако никуда не ушла.

Переодетые в рабочее Сорока и Саша немедля приступили к ремонту: жестянщик ловко открыл заклинившиеся дверцы, помог Сереже снять хромированную облицовку и обивку, вместе с Сорокой освободил от креплений капот. Гарик и Сережа превратились в подсобников: то подадут инструмент, то поддержат крыло или дверцу.

Когда по металлу застучали железные и деревянные молотки и на траву посыпались сухие комки грязи и глины, возле них снова возник долговязый профессор. С минуту наблюдал за ребятами, увлеченно орудующими молотками, потом зонтиком дотронулся до плеча Сороки и спросил:

— И надолго?

— Что надолго? — не понял тот.

— Шумовой эффект, превышающий примерно… — Профессор по привычке дотронулся до носа, будто это ему помогало найти правильное решение любой теоретической задачи. Наверное, так оно и было, потому что он тут же сказал: — Семьдесят децибел.

— А что это такое, Ростислав Андреевич? — спросила Алена.

— Децибелами измеряется шум, воздействующий не только на ухо, но и на человеческую психику, — охотно пояснил профессор. — Триста децибел вполне достаточно, чтобы нормального человека менее чем за сутки свести с ума.

— А семьдесят? — задал вопрос Сережа.

— Вполне достаточно, чтобы я попросил вас, молодые люди передвинуть это… гм… э-эту гору крашеного железа подальше от моих окон. Видите ли, я еще сегодня поработать собираюсь, если вы не возражаете.

— Нет-нет, не возражаем, — сдержимая смех, ответил Сережа.

Пожелав всем доброго здоровья, профессор, постукивая по ступенькам зонтом, удалился в свои комнаты. Грозный напоследок с крыльца басисто облаял всю компанию и тоже скрылся за дверью.

— Как смешно он разговаривает, — сказал Саша.

— Гору крашеного железа… — пробурчал оскорбленный таким отношением к его приобретению Гарик. — Понимает он в машинах!

— Он прав, — сказал Сорока. — Такой шум мертвого из могилы поднимет… Давайте передвинем… э-э… гм… гору крашеного железа… — очень похоже скопировал он профессора, — подальше от дома.

— А вдруг украдут? — засомневался Сережа.

— Железное чудовище? — улыбнулась Алена. — Разве что школьники заберут на металлолом.

— Папа скоро из города с Дедом приедет, — вспомнил Сережа. — Дед будет ночью охранять наш «Запорожец».

— А это удобно? — взглянул на него Саша.

— Что удобно? — не понял Сережа.

— Ну, заставить старого человека по ночам караулить машину? — пояснил Саша.

Все разом грохнули. Гарик даже киянку из рук выронил. Саша недоуменно смотрел на развеселившуюся компанию. Когда общий смех стал затихать, Сережа наконец внес ясность.

— Дед — это собака, — объяснил он. — Эрдельтерьер. Отец вот-вот должен приехать на электричке и привезти его.

— Потешный пес, — ввернул Гарик. — Только вряд ли он станет охранять машину. Он привык спать с удобствами в комнате на ковре.

— О чем вы говорите? — не выдержала Алена. — Кому ваша машина нужна? Да еще сломанная?

— Мы не про машину — про Деда, — примирительно сказал Гарик.

— Интересно, сколько в нашем цехе этих… децибел? — задумчиво произнес Саша, поднимаясь с брезента, — он, лежа на боку, выправлял рихтовочным молотком крыло. — Наверное, и не сосчитать!

— Сережа, садись за руль, а мы сзади толкнем, — распорядился Сорока. Правь к сараю…

Глава седьмая

Белые ночи пришли в Ленинград в конце мая. Солнце скрывалось, а на позолоченном шпиле Петропавловской крепости всю ночь не угасал багровый отблеск заката. Корабли с ажурными мачтами, на которых горят красные и зеленые сигнальные огни, бесшумно плывут по фарватеру, минуя один за другим разведенные мосты. Кажется, что косо взметнувшиеся вверх железобетонные створы поддерживают над водой белесое небо с желто подсвеченными дремлющим солнцем высокими перистыми облаками. Караваны кораблей плывут и в одну и в другую сторону. Тихо скользят они по спокойной ртутной воде, оставля за собой широкий блестящий след. И не слышно шума двигателей, всплеска, человеческих голосов.