Президент планеты

– Почему он не сказал, что богат? – спросила женщина с весёлым, но опухшим лицом.

– Я об этом долго думал и решил, что в тот момент я выглядел слишком страшно, возможно, даже безумно. Как крокодил под стероидами и ЛСД. Вот он и испугался.

– Это ещё ничего, – ответил мужчина в бордовом пиджаке на голое тело, голос у него был хриплый и пропитой. – Я однажды встретил в парке человечка, это был конец Дня независимости, и там оставались разные вещички, брошенные людьми. Вместо того чтобы собирать бутылки или искать что-нибудь ценное, он надувал детские шарики с помощью баллона с гелием, привязывал к каждому из них пельмень на нитке и отправлял в небо. Он был так сильно накурен, что смеялся не переставая, прямо умирал со смеху. Как он мне объяснил, он отправлял пельмени в космос, чтобы космонавты не голодали.

– У кого-нибудь есть лишнее одеяло? – спросил Серджио.

– Грязное подойдёт? – спросил мелкий индеец, выглядящий так, словно только что спустился с американских гор. –   Я откопал его в куче песка, и с него всё равно сыплется, сколько ни вытряхивай.

– Одеяло в песке подойдёт? – спросил Серджио Дарвина, наклонившись к самой его голове. – Если не подойдёт, то мы отберём что-нибудь почище.

– Подойдёт, – ответил Дарвин очень тихо.

Через несколько минут индеец принёс старое, порванное в нескольких местах одеяло, из которого вместе с песком вылезала пуховая начинка. Узор, вышитый на его поверхности, давно стёрся, впитал грязь и перестал быть различимым.

– Клопов там не должно быть, – сказал индеец. – По крайней мере, меня не кусали.

Индеец протянул одеяло, но Дарвин не спешил его брать – ему не хотелось прикасаться к чему-то настолько грязному. Его учитель географии был мизофобом, боялся испачкаться больше всего на свете. Он всегда надевал бахилы, когда приходил к ним в дом. Он никогда не трогал никакие предметы, кроме своих собственных, а когда приходилось открывать двери или брать книги с полок, то перед этим обрабатывал их влажной и сухой салфеткой, которые потом кидал в отдельный мешок. Дарвин всегда мысленно усмехался над ним, а сейчас почувствовал, как в нём самом зарождается боязнь грязи.

При взгляде на это одеяло Дарвин подумал, не так уж и плохо подхватить воспаление лёгких. Лучше немного поболеть, чем спать в такой грязи.

– Нет уж, – ответил он. – Я лучше спать не буду, чем накроюсь этим.

– Чем – этим? – не понял индеец.

– Вот эта штука у тебя в руках. Это не одеяло, а кусок грязи. Может быть, для вас, жителей улиц, укрываться этим в кровати и нормально, а я пас.

– Если тебе очень надо, то у нас есть баллончики с освежителями воздуха, – сказал Серджио. – Мы его обработаем, чтобы оно пахло поприятнее.

– Нет, – возразил Дарвин. – Нет, нет и нет.

От его упрямства все разговоры у костра стихли, и теперь бездомные слушали только его.

– Знаете, под каким одеялом я привык спать? От компании «Аничини», сделанном из шёлка. Оно мягкое и невесомое, как облако, приятное на ощупь. А в моём доме в Германии тёплые одеяла с наполнителем из пуха гаги. У моей сестры вообще из полярных уток. Я скорее собственные волосы отращу и сошью из них новое одеяло, чем прикоснусь к этому.

– Он напоминает меня лет пятьдесят пятнадцать назад, – сказал старик с жёлтыми глазами и ужасным акцентом.

– Правильно говорить пятьдесят пять, – поправила его беззубая женщина.

– Да, спасибо, не люблю этот язык. Вот, пятьдесят пять лет назад я тоже ходил, как принц, среди… отходов. Пока однажды не увидел себя в зеркале. Понял, что я теперь такой же отход, как и все. А ещё я понял, что с осознанием этого мне стало намного проще жить.

– Со мной такого не случится, – ответил Дарвин. – Я переночую здесь ночь или две, а потом вернусь в свой роскошный особняк.

– А почему не вернёшься сейчас? – спросила женщина с ужасной, устрашающей улыбкой, от которой Дарвина снова чуть не стошнило.

– Сейчас не могу.

– Когда будешь возвращаться, может, и нас захватишь, – предложил парень, и все засмеялись.

– Нет, вы слишком грязные для моего особняка, – возразил Дарвин, перекрикивая смех, но они его не слышали. – После вас потом год надо будет его проветривать.

– Что есть, то есть, – согласился индеец. – Я вот уже два месяца не мылся.

– Два месяца? – удивился темнокожий старик. – Я уже тридцать лет не моюсь. Когда моя спина и подмышки потеют на жаре, я снимаю майку, вытираю подмышки, а затем надеваю её обратно.

– Поэтому от вас и несёт, – ответил Дарвин. – Я моюсь каждый день, а моя старшая сестра Лилия может четыре раза за день в душ сходить.

Сколько бы Дарвин ни пытался их пристыдить, все его слова пролетали мимо бездомных. Они не чувствовали себя ущемлёнными ни в чём и говорили так, словно они самые свободные люди на свете.