Президент пропал

Сегодня хаос нам на руку. Пресса, естественно, поднимет шумиху, но все происходило в кромешной тьме, а остальное заметет под ковер – как официальное расследование – Казначейство. Получится? Надеюсь.

– Вы все-таки следили за мной, – укоризненно ро-няю я.

Алекс пожимает плечами.

– Не совсем, сэр. Когда та девушка приходила в Белый дом, мы ее обыскали.

– Просканировали конверт.

– Как и положено.

Ясно. И на экране сканера увидели билет на сегодняшнюю игру. В моей голове царил такой сумбур, что я и не подумал об этом.

Алекс смотрит на меня, как бы говоря: теперь можете меня отчитать. Но как отчитать того, кто спас тебе жизнь?

– Спасибо, Алекс. Только больше не нарушай моих приказов.

Останавливаемся на какой-то парковке. В это время суток здесь пусто. Сквозь завесу дождя вторую машину почти не видно. Не видно вообще почти ничего.

– Пересадите Стаса ко мне, – велю я.

– Он – угроза, сэр.

– Нет, не угроза. – По крайней мере, не та, о которой думает Алекс.

– Откуда вы знаете, сэр? Его могли подослать, чтобы выманить вас на стадион…

– Будь целью я, давно убили бы. Стас мог и сам меня застрелить. А снайпер первым делом снял Нину. Второй мишенью был Стас.

– Моя работа, господин президент, предполагать, что мишенью были вы.

– Ладно. Если хочешь, надень на него наручники – разрешаю.

– Он уже в наручниках, сэр. И здорово… расстроен. – Подумав, Алекс добавляет: – Сэр, возможно, будет лучше, если я поеду в другой машине. Мне надо быть ближе к происходящему у стадиона. Полиция требует объяснений.

Только Алекс и сумеет разрядить обстановку. Он один знает, что говорить и о чем молчать.

– С вами поедет Джейкобсон, сэр.

– Ладно.

Алекс что-то говорит в микрофон в рукаве, потом открывает пассажирскую дверцу внедорожника – и в салон врывается сильный ветер, кидая в нас дождевыми каплями.

Алекса подменяет Джейкобсон – запрыгивает в салон мгновением позже. Он ниже Алекса, жилистый и с выражением непрошибаемой сосредоточенности на лице. Роняя капли воды с ветровки, садится рядом со мной.

– Господин президент, – произносит Джейкобсон совершенно сухим тоном, хотя сам напоминает взведенную пружину. В любой миг готов выскочить наружу.

Собственно, через секунду так он и поступает – чтобы принять эстафету от другого агента. Стас просовывает голову в салон и тут же, получив пинка, влетает внутрь. Джейкобсон с ним не церемонится. Стас падает на сиденье напротив меня. Руки у него скованны спереди, лицо облепили мокрые волосы.

– Сиди смирно и не рыпайся, понял? – резко предупреждает Джейкобсон. – Понял?

Стас дергается, натягивая ремень, которым его только что пристегнули.

– Он все понял, – говорю я.

Джейкобсон садится рядом со мной и подается вперед.

Лицо у Стаса мокрое. Плакал? Или это просто дождь? Он яростно сверкает глазами.

– Вы ее убили! Убили!

– Стас, – обращаюсь к нему обыденным тоном, чтобы успокоить, – зачем бы нам понадобилось ее убивать?

Он скалится, потом начинает реветь и всхлипывать. Прямо сцена из какого-нибудь фильма, где связанный пациент психушки мечется, стонет, сыплет проклятиями и кричит. Разве что боль Стаса – не игра и не плод воспаленного рассудка.

Разговаривать с ним пока что бессмысленно. Пусть придет в себя.

Машина трогается с места и возвращается на шоссе. Дорога нам предстоит дальняя.

Какое-то время едем молча. Стас бормочет что-то, перемежая английскую речь словами из родного языка, прерываясь на громкие всхлипы. Его душат слезы и боль.

В эти несколько минут я обдумываю произошедшее, пытаюсь разобраться. Задаюсь вопросами: почему я жив? почему первой убили девушку? кто заказчик?

Я не сразу замечаю, что в салоне наступила тишина. На меня в упор смотрит Стас, ждет, пока обращу на него внимание.

– И вы думаете… – голос у него надламывается, – что после этого я стану помогать?

Глава 31

Бах незаметно покидает здание через черный ход. Плащ застегнут под самое горло, за плечом сумка, лицо скрыто куполом зонта, по которому – кап-кап-кап – барабанит дождь. Она идет по улице, а по соседней Капитол-стрит к стадиону, ревя сиренами, несутся полицейские машины.

Ранко, первый наставник, рыжее пугало – сербский солдат, который, пожалев ее, пригрел под крылом (и в постели) после того, что его бойцы сделали с отцом Бах, – научил ее стрелять, а не уходить с позиции. Сербскому снайперу это было без надобности; ему не нужно было уходить с горы Требевич, с которой он вволю отстреливал и гражданских, и солдат, пока его армия питоном душила Сараево.

Нет, отступать она училась сама. Училась планировать пути отхода и двигаться незаметно, пока рыскала в поисках еды по мусоркам на базаре, стараясь не подорваться на мине, высматривая снайперов и засады, прислушиваясь, не свистят ли падающие с неба мины, а по ночам – к пьяным разговорам солдат, которые ни в грош не ставили честь маленьких боснийских девочек.

Порой, охотясь на улицах за хлебом, рисом или дровами, Бах успевала сбежать от военных, а порой – нет.

– У нас два лишних билета, – произносит в наушнике мужской голос.

Два билета – двое раненых.

– Домой отнести сможете? – спрашивает Бах.