Презрение

Мне хотелось крикнуть ей: "Не смей так вести себя со мной!" до того острую боль причинял мне ее голос, в котором явственно звучало равнодушие и желание поскорее кончить наш разговор. Но я сдержался и, пытаясь сохранить прежний рассудительный тон, начал:

- Ты помнишь ту девушку, которая несколько месяцев назад приходила к нам перепечатывать сценарий... машинистку... Ты застала нас, когда мы целовались... Это была с моей стороны глупая слабость... Но тот поцелуй, клянусь тебе, был первым и последним, у меня с ней ничего не было, и после того я никогда ее больше не видел. Теперь скажи мне правду: не из-за этого ли поцелуя ты стала отдаляться от меня?.. Скажи мне правду... Неужели из-за этого ты могла меня разлюбить?

Говоря это, я внимательно следил за Эмилией. Сначала на лице ее отразилось некоторое удивление, затем она отрицательно покачала головой, словно мое предположение показалось ей совершенно нелепым. Потом я отчетливо

увидел, как выражение ее лица изменилось очевидно, у нее неожиданно родилась какая-то мысль.

- Ну, допустим, медленно ответила она, что дело в том поцелуе... Теперь ты успокоился?

Я сразу же почувствовал, что причина вовсе не в поцелуе, как она хотела сейчас меня убедить. Все было ясно: сначала Эмилия просто удивилась моему предположению, столь далекому от истины, а затем ей неожиданно пришла в голову мысль, что ей выгодно с ним согласиться. Я чувствовал, что причина ее охлаждения ко мне гораздо серьезнее, чем какой-то невинный поцелуй. Возможно, она не хотела открывать мне этой причины из-за не совсем еще умершего чувства уважения ко мне. Эмилия не была злой и не любила кого-нибудь обижать. Очевидно, истинную причину она считала для меня обидной.

- Неправда, дело не в том поцелуе, возразил я мягко. Она удивилась:

- Почему?.. Ведь я же тебе сказала, что дело именно в нем.

- Нет, дело не в поцелуе... Тут что-то другое.

- Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

- Прекрасно понимаешь!

- Нет, не понимаю, честное слово.

- А я говорю, что понимаешь.

На лице ее отразилось нетерпение, и она сказала увещевающим тоном, словно уговаривая непослушного ребенка:

- Ну зачем тебе это нужно знать?.. Что ты за человек такой... вечно тебе нужно до всего допытываться... Какая тебе разница?

- Я предпочитаю знать правду, какова бы она ни была, а не довольствоваться ложью... Кроме того, если ты не скажешь мне правды, я могу вообразить себе бог знает что... может быть, очень плохое.

Она молча и как-то странно посмотрела на меня.

- Какая тебе разница, повторила она, ведь твоя то совесть спокойна?

- Конечно, спокойна.

- Ну так какое же тебе дело до остального?

- Значит, правда... продолжал я настаивать, значит, что-нибудь очень плохое?

- Я этого не говорила... Я сказала только, что если твоя совесть спокойна, то тот поцелуй вряд ли может волновать тебя.

- Моя совесть спокойна, это верно... Но это еще ничего не значит... порой совесть тоже может обмануть.

- Только не твоя, не правда ли? сказала она с еле заметной иронией, которая, однако, не могла ускользнуть от меня и показалась даже еще обидней, чем ее равнодушный тон.

- И моя тоже.

- Ну ладно, мне надо идти, -неожиданно произнесла она, ты хочешь мне еще что-то сказать?

- Нет, ты не уйдешь, пока не скажешь мне правды.

- Я уже сказала правду: я тебя больше не люблю. Как глубоко ранили меня эти пять слов! Я побледнел и умоляющим тоном, со слезами в голосе сказал:

- Я же просил тебя не повторять это так часто... Мне слишком больно это слышать.

- Ты сам вынуждаешь меня повторять... Для меня в этом тоже мало приятного.

- Почему тебе так хочется, чтобы я обязательно поверил, будто ты разлюбила меня из-за того глупого поцелуя? продолжал я, следуя ходу своих мыслей. Подумаешь... Это была просто легкомысленная девчонка, которую я никогда больше и в глаза не видел... Ты все это прекрасно знаешь и понимаешь... Нет, дело не в этом, теперь я говорил, медленно связывая воедино отдельные слова, стараясь как-то выразить свои неясные, еще смутные догадки, разлюбила ты меня не потому... Произошло что-то, что изменило твое чувство ко мне... Или, вернее, что-то, быть может, изменило сначала твое отношение ко мне, а потом уже и твое чувство.

- Надо признать, ты не глуп, произнесла она с неподдельным удивлением и чуть ли не с похвалой.

- Значит, я сказал правду.

- Я этого не говорю... Я только сказала, что ты не глуп. Я старался докопаться до истины и чувствовал, что подошел к ней почти вплотную.

- Значит, до того, как что-то произошло, настаивал я, ты была обо мне хорошего мнения... А потом стала думать обо мне плохо... и потому разлюбила.

- Ну, допустим, что это так.

Мне стало невыносимо тяжело. Мой рассудительный тон я сам ощущал это звучал фальшиво. Я не мог больше выдержать. Не мог больше быть рассудительным, я страдал, страдал сильно и глубоко, весь во власти ярости и отчаяния: к чему мне сохранять этот рассудительный тон? Не знаю, что со мной случилось в ту минуту. Я вскочил с кресла и, прежде даже чем понял, что делаю, закричал: