Презрение

- Я наблюдал за Рейнгольдом, сказал Баттиста, во время наших бесед о фильме... Он или соглашается со мной, или молчит... Но я теперь слишком хорошо узнал людей, чтобы верить им, когда они начинают себя так вести... Вы, художники, все без исключения, более или менее единодушно считаете, что продюсеры только дельцы и ничего больше... Не возражайте, Мольтени, и вы тоже так думаете, и, разумеется, так же думает Рейнгольд... Однако это верно лишь до известной степени... Может быть, Рейнгольд надеется, что ему удастся усыпить мою бдительность своим пассивным поведением... но я начеку... Я гляжу в оба, Мольтени...

- Короче говоря, резко спросил я, вы не доверяете Рейнгольду?

- Я ему верю и в то же время не верю... Я ему доверяю как специалисту, как мастеру своего дела... Но я не доверяю ему как немцу, как человеку другого мира, который так отличается от нашего... Теперь же, Баттиста положил сигару на край пепельницы и посмотрел мне в глаза, теперь же, Мольтени, я хочу со всей ясностью сказать вам, что мне нужен фильм, возможно более похожий на "Одиссею" Гомера. Чего хотел Гомер в своей "Одиссее"? Он хотел рассказать приключенческую повесть, которая все время держала бы читателя в напряжении... Историю, которая, так сказать, воздействовала бы на воображение. Вот чего хотел Гомер... И я требую, чтобы вы оставались верны Гомеру... У Гомера в "Одиссее" великаны, чудеса, бури, волшебницы, чудовища...

- Но они будут и у нас, сказал я, немного удивленный.

- Они будут и у нас, они будут и у нас... с неожиданным раздражением передразнил меня Баттиста. Вы что, Мольтени, считаете меня дураком?.. Но я-то не дурак!

Он повысил голос и с яростью уставился на меня. Я был удивлен этой вспышкой злобы, а еще больше выносливостью Баттисты: целый день он вел машину, потом его качало на пароходе от Неаполя до Капри, и теперь, вместо того чтобы отдохнуть, как сделал бы на его месте я, он еще способен спорить о намерениях Рейнгольда! Я вяло проговорил:

- Но с чего вы взяли, будто я принимаю вас за... за дурака?

- Я сужу по вашему поведению, Мольтени, да и по поведению Рейнгольда.

- Что вы хотите этим сказать?

Немного успокоившись, Баттиста вновь закурил и продолжал :

- Вы помните тот день, когда впервые встретились с Рейнгольдом в моем кабинете? Вы тогда еще сказали, что не подходите для работы над развлекательным фильмом, не так ли?

- Кажется, да.

- А что вам ответил Рейнгольд, желая вас успокоить?

- Сейчас не припомню...

- Могу освежить это в вашей памяти... Рейнгольд вам сказал, чтобы вы не волновались... что он намерен ставить

психологический фильм... фильм о супружеских отношениях между Одиссеем и Пенелопой... Разве не так?

Я снова удивился: Баттиста оказался куда более проницательным, чем можно было бы предположить, исходя из его внешней грубости и невежества. Я подтвердил:

- Да, кажется, он действительно говорил что-то в этом роде.

- Так вот, поскольку сценарий еще не начат и ничего до сих пор не сделано, я считаю своим долгом самым серьезным образом вас предупредить: для меня поэма Гомера не история супружеских отношений между Одиссеем и Пенелопой.

Я ничего на это не ответил, и Баттиста, помолчав немного, продолжал:

- Когда я хочу поставить фильм об отношениях между мужем и женой, я беру какой-нибудь современный роман, никуда не трогаюсь из Рима и снимаю фильм в спальнях и гостиных квартала Париоли... И тогда мне нет дела ни до Гомера, ни до "Одиссеи". Вы поняли, Мольтени?

- Разумеется, понял.

- Отношения между супругами сейчас меня не интересуют, вы поняли, Мольтени?.. "Одиссея" это история странствий Одиссея, и мне нужен фильм именно о его странствиях... И чтобы не оставалось никаких сомнений, мне требуется развлекательный фильм, Мольтени, раз-вле-катель-ный! Вы поняли?

- Не беспокойтесь, сказал я, так как этот разговор уже начинал мне надоедать, вы получите развлекательный фильм.

Баттиста швырнул сигару и сказал обычным тоном:

- А я и не беспокоюсь, ведь, помимо всего, деньги-то плачу я... Вы должны понять, Мольтени, я говорю все это во избежание неприятных недоразумений... Принимайтесь за работу завтра же с утра. Я хотел вас вовремя предупредить, и в ваших собственных интересах тоже... Я вам доверяю, Мольтени, и хочу, чтобы, работая с Рейнгольдом, вы, так сказать, представляли меня... Вы должны напоминать Рейнгольду всякий раз, когда в этом возникнет необходимость, что "Одиссея" нравится и всегда нравилась людям потому, что она исполнена поэзии... И я хочу, чтобы эта поэзия целиком и полностью была сохранена в фильме...

Я понял, что Баттиста совсем успокоился: в самом деле, теперь он заговорил уже не о развлекательном фильме, которого от нас требовал, а о поэзии. После короткого экскурса в насквозь земную презренную область кассового успеха мы вновь воспарили в заоблачные выси искусства и духовных интересов. С болезненной гримасой, которая должна была изображать улыбку, я сказал:

- Не сомневайтесь, Баттиста, вы получите сполна всю поэзию Гомера или по крайней мере столько, сколько мы сумеем из него выжать.