Презрение Лорда

Затем еле заметная тропа, указанная ей вудхельвеннинами, привела путников на край широкой долины. После короткой остановки, во время которой Этьеран проверила свою ношу, она направилась прямо вверх по длинному отлогому склону горы, который, казалось, тянулся на большое расстояние в восточном направлении. Она взяла направление ватерпаса, которое привело ее прямо между двумя сросшимися золотенями, росшими в сотне ярдов над долиной, и Кавинант без лишних вопросов шагал следом за ней, задыхаясь, бегом взбираясь вверх. Он слишком устал и выдохся, чтобы задавать вопросы.

Так они и поднимались по склону — Этьеран, взбегающая вверх с высоко поднятой головой и развевающимися волосами, словно она видела перед собою звездные врата неба, и Кавинант — спотыкающийся, с трудом карабкающийся следом за ней. Позади них садилось солнце, как бы делая глубокий выдох облегчения после долго сдерживаемого вдоха. А склон впереди, казалось, простирался прямо в небо.

Кавинант был ошарашен, когда Этьеран, добравшись до гребня горы, внезапно остановилась, схватила его за плечи и закружила, крича с ликованием:

— Мы здесь! Мы успели вовремя!

Кавинант потерял равновесие и упал на землю. Мгновение он лежал, тяжело дыша, собирая остатки сил для того, чтобы с удивлением взирать на Этьеран. Но она не замечала этого. Ее глаза были устремлены вниз, вдоль восточного склона горы, и голосом, срывающимся от усталости, ликования и благоговения, она повторяла:

— Банас ниморам! Ах, радость сердца! Радость сердца Анделейна! Все же я дожила до этого момента!

Загипнотизированный чарами ее голоса, Кавинант медленно поднялся и устремил свой взор туда же, словно надеялся постичь воплощенную душу Анделейна.

И не смог удержаться от стона в первом приступе разочарования. Он не смог увидеть ничего, что объясняло бы восторг Этьеран, ничего, что было бы драгоценнее и чудеснее, чем многочисленные проявления Анделейна, мимо которых они промчались с такой небрежностью. Там, внизу, куда он смотрел, трава переходила в гладкую широкую чашу, похожую на пиршественный кубок ночного неба. Солнце уже село, и в сумерках очертания чаши расплывались, но света звезд было достаточно, чтобы видеть, что кругом не было ни деревьев, ни кустов — ничего, что могло бы возмутить идеально гладкую поверхность чаши. Она казалась такой безукоризненной, словно поверхность земли посыпали песком и отполировали. В эту ночь звезды казались особенно веселыми, словно затмение луны принудило их светить ярче, чем прежде. Но Кавинант чувствовал, что подобных вещей явно недостаточно, чтобы вознаградить ту усталость, которая пронизывала его до мозга костей.

Однако Этьеран не оставила его стон без внимания. Взяв Кавинанта за руку, она сказала:

— Не спеши осуждать меня, — и потащила его вперед.

Под ветвями последнего дерева, росшего у края чаши, она сняла рюкзак и села, прислонившись к стволу, глядя вниз, на склон горы. Когда Кавинант присоединился к ней, она мягко сказала:

— Следите за своим сумасшедшим сердцем, Неверующий. Мы успели сюда вовремя. Это Банас Ниморам — затмение луны в весеннюю ночь. Во время моего поколения еще ни разу не было такой ночи, такой поры великолепия и красоты. Не надо подходить к Стране со своими стандартами и мерками. Подождите. Это Банас Ниморам, Празднование Весны — самый чудесный обряд из всех сокровищ земли. Если ты не потревожишь воздуха гневом, мы увидим танец духов Анделейна. — Когда она говорила, в ее голосе была такая глубокая гармония, как будто она пела; и Кавинант ощутил силу обещаемого ею, хотя и не понял этого. Сейчас было не время задавать вопросы, и Кавинант приготовился к ожиданию посещения.

Ждать оказалось нетрудно. Сначала Этьеран передала Кавинанту хлеб и остатки вина, и ужин несколько освежил его. Затем, по мере того, как сгущалась ночь, он обнаружил, что воздух, струившийся к ним из чаши, оказывает на него успокаивающее, расслабляющее влияние. Вдохнув всеми легкими, он почувствовал, что этот целебный воздух словно выдувает из него все страхи и тревоги, полностью заполняет все его существо и погружает в состояние спокойного ожидания. Он расслабился, отдаваясь омовению ласкового ветерка, и устроился поудобнее, опершись о ствол дерева. Плечо Этьеран касалось его, овевая теплом, словно она простила его. Ночь становилась все глубже, звезды ожидающе мигали, и ветерок продувал сердце Кавинанта, как бы просеивая сквозь него и унося прочь всю паутину и пыль; и ожидание не было утомительным.

Первый мигающий огонек появился, словно знак решимости, сфокусировавшей в себе всю ночь. На окружности чаши Кавинант увидел пламя, похожее на пламя свечи — крошечное на таком расстоянии, но все же ясно различимое, переливающееся желтым и оранжевым так отчетливо, словно он держал подсвечник в руках. Он почувствовал странную уверенность, что расстояние не имеет значения; если бы пламя находилось перед ним на траве, оно было бы по своей величине не больше его ладони.

Когда появились духи, из горла Этьеран вырвался вздох, а Кавинант сел прямее, чтобы лучше сконцентрировать внимание.