Презрение

— Ах да, еще закуска… Сегодня сделаем что-нибудь попроще: купите ветчины, но только понежнее… К ветчине подайте винные ягоды… Винные ягоды у вас найдутся?

— Найдутся.

Не знаю уж почему, но, пока я слушал их разговор, такой спокойный, такой рассудительный, мне вдруг припомнились последние слова, которыми мы обменялись с Рейнгольдом. Он сказал, что я стремлюсь жить в мире, подобном миру «Одиссеи», и я ответил ему, что он прав. Тогда Рейнгольд заявил, что мое желание неосуществимо, ибо современный мир вовсе не мир «Одиссеи». Но теперь я подумал: "А все-таки точно такая же сцена могла бы произойти и много сотен лет назад, в эпоху Гомера… Хозяйка, беседуя со служанкой, объясняет ей, что приготовить на ужин". Мне вспомнился мягкий, рассеянный солнечный свет, заливавший гостиную, и мне вдруг показалось, будто вилла Баттисты это дом на Итаке, а Эмилия Пенелопа, беседующая со своей рабыней. Да, я был прав, все могло быть точно таким же, как и тогда. Но, увы, все было до обидного по-другому. Я заглянул на кухню и позвал:

— Эмилия.

Она спросила, чуть обернувшись:

— Чего тебе?

— Ты сама знаешь… Мне надо поговорить с тобой.

— Подожди в гостиной… Мне надо закончить с Аньезиной. Я скоро приду.

Я вернулся в гостиную, сел в кресло и стал ждать. Теперь я уже раскаивался в том, что хотел предпринять: по всему было видно, что Эмилия собирается долго прожить на вилле, а я вдруг объявлю ей об отъезде. Но тут же вспомнил, как вела себя Эмилия, когда решила уйти от меня. Сопоставив ее тогдашнее отчаяние с ее теперешним спокойствием, я подумал, что, значит, она готова жить со мной, даже презирая меня. Иными словами, теперь она соглашалась на то, против чего так протестовала тогда. Для меня это было еще оскорбительнее. Это говорило о том, что Эмилия сдалась, что воля ее сломлена и что теперь она презирает не только меня, но и себя. Одной этой мысли было достаточно, чтобы я перестал раскаиваться в принятом решении. И для нее, и для меня необходимо уехать, и я должен объявить ей, что мы уезжаем.

Я подождал еще немного. Вошла Эмилия, выключила приемник и села.

— Ты сказал, что тебе надо поговорить со мной. Я ответил вопросом:

— Ты уже распаковала свои чемоданы?

— Да, а что?

— Мне очень жаль, сказал я, но тебе придется снова уложить их… Завтра утром мы уезжаем в Рим.

Мгновение она смотрела на меня пристально и неуверенно, словно ничего не понимая. Потом резко спросила:

— Что еще случилось?

— Случилось то, сказал я, вставая с кресла и закрывая дверь в коридор, случилось то, что я решил бросить работу над сценарием. Я послал его ко всем чертям… И поэтому мы возвращаемся в Рим.

По-видимому, такая новость ее по-настоящему рассердила. Она спросила, нахмурив брови:

— Почему ты решил отказаться от этой работы?

— Меня удивляет твой вопрос, сухо ответил я. Мне кажется, после того, что я видел вчера вечером в гостиной, я не мог поступить иначе.

Эмилия холодно возразила:

— Вчера вечером ты был иного мнения… А ведь тогда ты уже все видел.

— Вчера вечером я позволил убедить себя… Но потом решил не считаться с твоими доводами… Не знаю, почему; ты советуешь мне работать над этим сценарием, и не желаю знать… Знаю только одно: для меня, а также и для тебя, лучше, чтобы я над ним не работал.

— Баттиста об этом знает? неожиданно спросила Эмилия.

— Не знает, ответил я. Но об этом знает Рейнгольд… Я только что был у него и сказал ему все.

— Ты поступил неумно.

— Почему же?

— Потому, голос ее звучал неуверенно, что нам нужны эти деньги для уплаты за квартиру… А потом, ты сам не раз говорил, что разорвать контракт значит отрезать возможность получить новую работу… Ты поступил необдуманно, тебе не следовало этого делать.

Я разозлился и крикнул:

— Да ты понимаешь, что положение, в котором я оказался, невыносимо… Не могу я получать деньги оттого, кто… От того, кто соблазнил мою жену…

Она промолчала. Я продолжал:

— Я отказался от сценария потому, что работа над ним в создавшихся обстоятельствах была бы для меня позором… Но я отказался также и ради тебя, во имя того, чтобы ты снова поверила в меня… Не знаю уж почему, но ты теперь считаешь меня человеком, способным соглашаться работать даже на подобных условиях… Но ты ошибаешься… Я не такой человек!

Я увидел, как в ее глазах появились враждебность и злоба. Она сказала:

— Если ты поступил так ради себя, ну что же… Но если ты сделал это ради меня, у тебя еще есть время передумать. То, что ты делаешь, глупо и бессмысленно, уверяю тебя… Все это ни к чему не приведет, ты окажешься на мели… Только и всего.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что уже сказала: все это ни к чему.

У меня похолодели виски, я почувствовал, что бледнею.

— А все-таки?

— Скажи мне сначала, какой вывод, по-твоему, я должна сделать из того, что ты отказался от работы?

Я понял: настало время для окончательного объяснения. Эмилия сама шла на это. Мной овладел страх, но я все-таки сказал: