Презумпция невиновности

У меня сердце готово разорваться от нежности. Я обнимаю сына за плечи. Как же он верит в меня! Никакие нудные поучения не могут вселить такую веру. Только Барбара способна сотворить такое чудо. Семейные узы крепко связывают нас троих: я люблю Ната больше всего на свете, а он обожает Барбару. Даже в свои девять лет, когда ребенок полон неуемной, неуправляемой энергии, Нат слушается мать. Ей одной он позволяет быть строгой с ним. Их соединяет родство душ. Нат больше похож на Барбару, чем на меня, – нервный, принципиальный, склонный к меланхолии. Она отвечает на его любовь такой же любовью и заботой. Говорит, что, будь у нее еще один ребенок, она не смогла бы любить его так же сильно, и я верю ей.

Ни Барбара, ни Нат не переносят долгой разлуки. Прошлым летом она четыре дня пробыла в Детройте, гостила у подруги по колледжу, Йетты Грейвер, которая уже стала профессором математики. Нат без матери не находил себе места, а она звонила по два раза на дню. Он не хотел засыпать, пока я не расскажу про то, что в эту минуту делают мама и Йетта.

И я фантазировал, как они зашли в небольшой уютный ресторанчик, заказали вареную рыбу, выпили по бокалу вина, а под конец не выдержали и заказали десерт.

– Сладкий пирог? – спрашивает Нат.

– Угадал, – говорю я.

После этого мой сын, тот, о котором я мечтал всю предыдущую жизнь, быстро засыпает. Ему снится, как мама ест сладкий пирог.

Глава 24

– Добрый день, – здоровается Марти Полимус.

– День добрый, – говорю я.

Ступив на лестничную площадку, я увидел очертания мужской фигуры и длинные волосы. Подумал, что это Кемп, с которым я должен здесь встретиться. Вместо него – Марти. За несколько месяцев я ни разу не вспомнил о нем. Мы стоим перед дверью в квартиру Каролины. Марти протягивает руку и крепко пожимает мою. Мне даже кажется, что он рад меня видеть.

– Не ожидал вас здесь встретить, – говорю я, лихорадочно соображая, зачем он пришел.

Из кармана рубашки Марти достает копию постановления судьи Литла, разрешающего нам осмотреть квартиру.

– Я получил вот это, – поясняет он.

– Тогда понятно. Это простая формальность. – Судья распорядился, чтобы мы известили о предстоящем посещении душеприказчика Каролины, бывшего прокурора Джека Бакли. Тот, очевидно, в свою очередь известил Марти. – Вы можете опротестовать наш приход и присутствовать совсем не обязаны.

– С какой стати я буду протестовать? А пришел я сюда просто так, от нечего делать.

По всему видно, что парень не намерен уходить. Я спрашиваю о его планах.

– В последний раз, когда мы виделись, вы говорили, что собираетесь бросить университет и вернуться домой.

– Я и бросил. Вернее, меня временно исключили. Я завалил физику, а по английскому схватил тройку с минусом. Думал, тоже завалю. В июне укатил домой. А вчера вот приехал забрать кое-какие вещички.

– Я думал, у вас все в порядке, – говорю я.

– У меня и так все в порядке. Университетские дела меня не колышут.

– А как на это смотрит ваш отец?

Марти пожимает плечами:

– Он, конечно, не в восторге. Особенно разозлила его тройка по английскому. Это удар по его самолюбию. Правда, он все объясняет тем, что год был тяжелый… А в университет я вернусь. Посижу над физикой и английским и вернусь.

Стоять у квартиры, где убили его мать, и запросто болтать с человеком, который, по общему мнению, и совершил убийство, – по меньшей мере странно. На секунду даже мелькнула мысль: знает ли он, что произошло. Но на его уведомлении есть надпись: «Народ штата против Сабича». Нет, он не может не знать о предъявленном мне обвинении. Да и отсутствовал он совсем недолго.

Мои размышления прерывает приход Кемпа. Я слышу его шаги на лестнице. Он с кем-то горячо спорит. Оказывается, это верзила Том Гленденнинг, полицейский, которого я всегда недолюбливал. Расист из расистов. С черными, желтыми и прочими цветными он не церемонится. Вся его жизненная философия сводится к тому, что он родился белым и стал полицейским. Для него я тоже вроде как иностранец.

Кемп доказывает, что Гленденнинг не имеет права входить в квартиру, пока мы ее осматриваем. Тот говорит, что понял приказ Мольто по-другому. Наконец достигается договоренность: Том спустится вниз и позвонит по телефону-автомату, чтобы это уточнить.

Тем временем я знакомлю Марти с Кемпом.

– Позвонил я, – говорит вернувшийся Гленденнинг. – Полиции не входить – этот судья так распорядился.

Слово «этот» он произносит таким образом, что становится понятно, что он думает о Ларрене Литле. Кемп закатывает глаза. Он неплохой юрист и причисляет себя к интеллектуальной элите. Когда считает человека бестолочью, не скрывает этого.