Презумпция невиновности

Отец приехал в Америку в 1946-м. Имя он мне дал по названию поселка, в котором он вырос, в двухстах километрах от Белграда. Когда в сорок первом пришли немцы, всех взрослых выстроили у школы и расстреляли. Детей пощадили, но они остались сиротами. Немногие уцелевшие подались в партизаны. Тогда все были партизанами. Моего отца, которому и восемнадцати не было, тоже не тронули – он выглядел гораздо младше своего возраста. Шесть месяцев он с партизанским отрядом скрывался в горах, потом попал в плен. До самого окончания войны он пробыл в лагерях – сначала в нацистском трудовом, затем, после освобождения Югославии, в союзническом лагере для перемещенных лиц. Родственники отца уговорили своего депутата в Скупщине устроить ему переезд в Америку. Так он оказался в первой волне перемещенных лиц, получивших американское гражданство. Через год отец окончательно забыл тетку и двоюродных братьев, спасших ему жизнь.

Услышав разноголосый хор автомобильных гудков, я оглядываюсь, чтобы посмотреть, в чем дело, и вижу: человек за рулем позади нас отчаянно колотит по клаксону и делает угрожающие жесты в нашу сторону. Погруженный в свои мысли, я не заметил, что Лип остановился посередине полосы и машины медленно объезжают нас с обеих сторон. Ни один мускул не дрогнул на лице Липа. Он спокоен, как заросший пруд.

– Пришли результаты анализа пыли с пола, – говорит он наконец.

– Ну что там? Говори, не тяни за душу.

Лип дотошно пересказывает содержание заключения. На одежде и теле Каролины обнаружены мелкие ворсинки от ковра, которого нет в ее квартире. Ковер синтетический, его торговое название «Зорак V». Цвет модный – как у шотландского скотча. Где красили – установить невозможно.

Таких ковров промышленной и ручной выработки в домах и учреждениях округа Киндл может быть тысяч пятьдесят. Ни на пальцах, ни под ногтями Каролины не обнаружено ни обрывков волос, ни частиц кожи, что лишний раз подтверждает, что она, перед тем как ее связали, не сопротивлялась. Связана она была обычной бельевой веревкой, какую можно купить и в «Кеймарте», и в «Сирсе» и в «Уолгрине». Возле трупа был найден чужой волос. Установлено, что женский, и потому его посчитали несущественным обстоятельством.

– Не много же продвинулись с этим заключением, – говорю я.

– Нисколько мы не продвинулись, – вторит Лип. – Зато теперь точно знаем, что она не сопротивлялась.

– И все же я не думаю, что убийцей может быть человек, которого она знала. И вообще странное это происшествие. Словно какой-то психопат нагрянул к ней ночью…

– И пристукнул ее?

– Может, этот жеребец подумал, что пристукнул, и сам перепугался. Создается впечатление, что у нас объявился свой Джон Белуши, который просто заметает следы.

Я не люблю детективные фильмы, но даже мне не нужно объяснять, что Джон Белуши – это киноактер, играющий преступников.

Лип недоверчиво качает головой.

– Ишь куда хватил. Заключение патологоанатома не дает к этому оснований.

– И все-таки пусть Кумачаи еще раз посмотрит.

– Кстати, он звонил мне пару дней назад. Сказал, что получил результаты химического анализа. Никакой зацепки в них нет. Будешь там, взгляни сам. А я сегодня встречаюсь с миссис Крапотник. Хочу показать ей фотки.

Лип закрывает глаза, морщится – нелегко будет выдержать эту процедуру.

Вот мы и в центре города. Лип ловко находит свободное местечко на полицейской стоянке, и, пробираясь сквозь толпу, мы шагаем к зданию муниципалитета. Весна, как это часто бывает, быстро переходит в лето. В воздухе уже разливается пьянящий аромат цветущих кустов и деревьев. Погода позволяет дамам и девушкам перейти на летнюю форму одежды.

– Да, братец, – вырывается у меня, – уперлись мы с тобой в стену.

Лип издает какой-то нечленораздельный звук.

– Ты заключение о пальчиках получил? – спрашивает он.

– То-то я чувствую, что что-то забыл.

– Ну и балбес же ты! – в сердцах бросает Лип. – Эти зануды не торопятся. Я уже два раза спрашивал.

Я обещаю связаться со спецами по пальчикам сегодня или завтра.

Мы подходим к моему кабинету. Я прошу Евгению ни с кем меня не соединять, закрываю дверь и достаю из ящика «папку П.», которую дал мне Хорган.

В папке всего три документа: запись, подтверждающая, что дело заложено в память нашего компьютера, листок с заметками, сделанными рукой Каролины, и ксерокопия длинного письма. Ничто не указывало на то, что именно было получено – оригинал письма или копия. Письмо было аккуратно напечатано на пишущей машинке, но явно не профессиональной машинисткой: поля узкие и ни одного отступа. Автор письма, очевидно, умел пользоваться машинкой, но делал это нечасто.

Я перечитал письмо раз пять и снова вчитываюсь в листок за листком: