Презумпция виновности

Ангел еще жил – гораздо дольше, чем я рассчитывал. Кроме того, я чувствовал, что витки врезаются в мои собственные кисти, обмотанные полосами плотной ткани. Как видите, я неплохо подготовился… На всякий случай я прижал подбородок к груди, однако Посол не пытался проломить затылком мою переносицу, да и не мог бы этого сделать – струна порвала шейные мышцы, – зато он успел вытащить излучатель. Это было рефлексом, движением, доступным даже умирающему.

Я находился сзади и обвил его длинное тело ногами, чтобы не попасть под конус. Рука бьющегося в агонии Ангела бешено дергалась, и невидимый луч слепо и беспорядочно шарил в окружающем мраке… Я не знал, на какую мощность переведен излучатель и активирован ли он вообще, но любой ценой старался не «испечь» мозги.

Ангел содрогнулся еще несколько раз и наконец затих. Для верности я держал металлическую петлю стянутой еще около минуты, пока руки не начали дрожать от перенапряжения. Мертвец казался тяжелым, как надгробная плита. Едкая зеленая жижа стекала мне на грудь и пробиралась под одежду. Это было похоже на укусы множества насекомых одновременно, но я стерпел…

Убедившись, что Ангел мертв (почти отрезанная голова, выкатившиеся незрячие глаза, вывалившийся багровый язык и скрюченные пальцы), я откинул голову, расслабился и отдышался.

Закончив грязное, но полезное дело, я намеревался без промедления перейти к приятному. Слишком долго протомившись в заключении, начинаешь ценить каждую минуту, проведенную на свободе.

Я наклонился над Жасмин и тронул ее за плечо. Она тут же повернулась ко мне, податливая, словно тряпичная кукла. Ее тело было абсолютно расслабленным. Пустые глаза уставились в небо. Из уголка рта стекала по подбородку струйка желтоватой слюны.

– Нет, только не это… – прошептал я, леденея от ужаса и тоски. Земля на мгновение ушла из-под ног, и вместо нее разверзлась бездна отчаяния и мерзости…

И все-таки я поцеловал Жасмин. Ее рот был эластичным и безжизненным, как резиновая присоска.

А чего, собственно, я ожидал? Что мой поцелуй вернет ей разум, словно сказочной принцессе? Смешно…

Излучатель был активирован. Случайное попадание превратило ее в «растение». Стадия, означающая атрофию и медленную смерть. И ребеночку хана – если, конечно, над Жасмин снова не «подшутили». Она больше не могла самостоятельно двигаться и питаться, сохраняя лишь простейшие бессознательные функции. Идеальная любовница для чудовища вроде меня. Я получил свой приз, обещанный мне минувшей ночью в пророческих снах, – теперь она принадлежала мне роскошным телом и тем ничтожно малым, что осталось от ее души…

Честно говоря, я пытался заняться с нею любовью, но у меня ничего не вышло. Все равно что спать со статуей. Даже хуже – ведь эта «статуя» дышала и обильно пускала слюну…

Я удавил и ее.

Мне представляется, что я оказал Жасмин последнюю услугу, сильно сократив ее путь по замкнутому кругу («воскресают только самоубийцы…»). Но какой ценой!

То, ради чего я переступил черту, разрушил предельное табу, совершил убийство Посла и потерял все, – оказалось напрасным.

И вдруг, стоя над трупами своего врага и своей возлюбленной, я понял, что ожидало меня, не соверши я этот ужасный грех. Некоторые открытия подобны вспышке молнии. Это было неоспоримое озарение, но от него и не пахло святостью. «Родился – значит, уже виновен!» Да! Именно так! Я проглотил эту жестокую правду, и она стала неотторжимой частью моего существа. И я готов был воплотить ее и нести слепцам, блуждающим на диких просторах Зоны.

Мне была предопределена череда новых рождений. Новые одинаковые жизни. Новые странствия в безнадежных поисках Гроба Господня. Но прежде – краткие каникулы в компании жарких хвостатых девочек, в местечке чуть погорячее Туркменской пустыни. Костры, дыба, заживо содранная кожа, Метка Каина – это были только цветочки. Прелюдия к настоящей, нескончаемой пытке.

В этой Вселенной остался неразрушимый кирпич – глыба, в которую навеки впечатаны я, мой застывший образ, время, моя нелепая история. Нас не выцарапать оттуда когтями и не вытравить целыми озерами крови. Мир весь сложен из таких кирпичей. И цементом служит жестокая божественная воля. Она приготовила мне также искупление, о да! Повторение жизни, в которой ничего нельзя изменить, неразрывная цепь Судных дней, превратившихся в тоскливые багровые будни, бесконечное воспроизведение одной и той же кошмарной пластинки, которого не в силах прервать даже погибель и пламя Армагеддона, – вот истинный ад!

Вечность дарована ничтожествам.

Кажется, я счастливо избежал ее.

* * *

Я раздел мертвого Посла. Голым он стал еще больше похож на восковую куклу с отваливающейся головой. Между ног у него ничего не было, ни спереди, ни сзади. Вообще ничего, даже следов хирургического вмешательства. Я мог бы поковыряться в его черепе, следуя совету Мозгляка. Но зачем? Я и так догадывался, что найду внутри чип. (Все просто, не правда ли? Однако я не забыл, как Ангел курил сигару, и, главное, я не забыл, как он умирал.)