При блеске дня

— А ты представь, Лиз, какого-нибудь рабочего авиационного завода или железнодорожника! — с досадой воскликнул я. — Или обыкновенного солдата, или летчика. Выдался тебе один-единственный выходной, и ты хочешь сходить куда-нибудь с женой или подругой. Куда же пойти, как не в ближайший кинотеатр? Тебе еще повезет, если раздобудешь билеты. Ты понятия не имеешь, что какие-то люди, живущие за шесть тысяч миль отсюда, плевать хотели на твою несчастную жизнь, им бы только впихнуть тебе свою дешевую бурду. А бурда эта полностью вытеснила с экранов более или менее честные фильмы о войне, сделанные местными киношниками, которые на войне побывали и все знают. Да, и вот что, Лиз… — Я умолк.

— Ничего, Грег, договаривай, — с еле заметной улыбкой, отчасти ироничной, отчасти любящей, произнесла Элизабет. Давно я при ней так не горячился. — Еще немножко я перенесу.

— Теперь о нас, — сказал я. — Я вернулся в Англию, чтобы писать сценарии, если они кому-нибудь пригодятся. Больше я ничего не умею. Мои сценарии пригодились. Я кое-что написал и время от времени продюсировал фильмы. Пусть не шедевры — условия были ужасные, постоянные налеты и перебои с электричеством, вечно не хватало персонала и площадок, — зато мне за них не стыдно. Ты писала, спрашивала, как идут дела. Иногда я подробно рассказывал. Почему? Потому что у себя в Голливуде ты не видела ни одной из этих картин.

— Одну видела, про фабрику, — тихо произнесла Элизабет. — Сэм Грумэн показал ее мне у себя в студии. Я сидела и плакала, Грег.

— Ну да, им случайно досталась пленка, вот они и прокрутили ее для тебя по доброте душевной. Единственный фильм из всех, что я снял за последние пять лет. Я это к тому, что в Америке английское кино не показывают, а наши люди вынуждены смотреть все, что приходит из Голливуда, даже если это унизительно и обидно. Теперь понимаешь?

— Да, — неуверенно произнесла Элизабет. — Но я разговаривала с прокатчиками, они говорят, что им нужны громкие имена… и…

— Им все время что-нибудь нужно! — гневно перебил ее я. — Слышал не раз. Когда мы посылаем им картину, она должна пройти отбор: там сто фильмов на одно место. Вот и нам стоило бы так фильтровать мусор, который они на нас сваливают. Конечно, Лео Блатт тут ни при чем.

— Только ты почему-то считаешь его невыносимым. Напрасно. Он и впрямь похож на тявкающую собачку, зато он щедрый и добрый, жизнерадостный и смешной. А скольким людям он помог!

— Знаю, знаю, — простонал я. — Будь он отъявленным мерзавцем, все было бы проще. Но он хороший человек. Даже не тщеславный, во многом скромный. Однако чувствуется в нем некое коллективное тщеславие, которое я считаю современным проклятием Америки, — сознание абсолютного превосходства над остальным миром. Викторианская Англия была такой же. Из-за этого даже порядочные люди кажутся бесчувственными нахалами.

— Они хотя бы живые, — резко возразила Элизабет. — А половина здешних постояльцев уже умерли!

С этим я не мог поспорить. Я и сам так думал. Но что-то ведь надо было ответить.

— Это не англичане. Ты прямо как те американки, что кроме «Ритц», Беркли-сквер и «Клэриджес» в Лондоне ничего не видели, однако с удовольствием пишут статьи о британской демократии.

— Давай выпьем кофе.

Я пошел за ней в бар. За окном стоял ослепительно яркий ветреный день, иногда хлещущий дождем — весной на юго-западе Англии такая погода не редкость. На улицу совсем не хотелось. Пока Лиз не успела предложить мне прогуляться (ей явно не сиделось на месте), я сказал, что хочу немного отдохнуть, а потом до самого ужина буду работать.

— Возможно, к тому времени я найду в себе силы встретиться с Лео Блаттом.

— Знаешь, Грег, — тихо проговорила Элизабет. — Мы ведь спорили не о Блатте, Голливуде, Америке и Британии, вовсе нет. Мы просто ссорились.

— Ты очень проницательна, Лиз, — сказал я, действительно имея это в виду. Раньше я не замечал за ней такой проницательности и тонкого внутреннего чутья.

— Это на нас не похоже. Почему мы ссоримся?

Мне следовало ответить: «Из-за вчерашнего», но я промолчал. Сейчас не время для такого разговора. Мне стало ясно, что отныне мы — противники; не прежние друзья, но пока и не любовники, мы застряли на ничейной земле. Я знал, что это ненадолго: скоро мы начнем либо сближаться, либо отдаляться, а потом и вовсе избегать друг друга. Как бы то ни было, прежних отношений уже не вернуть. Как странно: долгие годы со мной ровным счетом ничего не происходило, а теперь я чуть ли не каждый час вынужден принимать решения, последствия которых могут быть самыми серьезными. И я догадывался, что в течение недели или около того моя жизнь резко изменится. Обо всем этом, конечно, я не мог сказать Элизабет.

— Прости меня, Лиз, — ответил я. — Я почти не спал, да еще вынужден был завтракать с Адонаем, хотя в это время суток предпочитаю одиночество. Завтра я исправлюсь, честно. По крайней мере сделаю все возможное. А сегодня в полвосьмого спущусь в бар. Но до тех пор не подпускай ко мне Лео Блатта, я должен работать.