При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II

Мы спустились в Павловский равелин, самый передний со стороны моря, прошли по всем укреплениям, спустились в казематы. Один из них служит церковью: с удивлением видишь престол, иконы, евангелие между двумя пушками – символы мира, любви и молитвы среди орудий разрушения и смерти. Рядом находятся казематы, предназначенные для размещения раненых.

Сердце сжимается при виде убогих кроватей, скученных в тесном пространстве, где не хватает ни света, ни воздуха, при мысли, что в этих мрачных подземельях, в которых человек живой и здоровый и то чувствует себя совершенно угнетённым, многим несчастным мученикам предстоит в страшных мучениях пройти через последнюю борьбу.

Эти впечатления плохо примиряют с войной, и тем не менее минуту спустя, когда мы поднялись на бруствер крепости, когда забили тревогу и солдаты с большим воодушевлением бросились в ложную атаку, я поняла, что в момент боя возможно воодушевление и полное забвение опасности и страданий.

После этих военных развлечений мы вернулись на яхту.

Цесаревич со своим прекрасным и добрым лицом и рядом с ним цесаревна, такая элегантная, изящная, грациозная, окружённая своими красивыми детьми, составляли прелестную группу.

У подножия форта солдаты в грубых серых шинелях, загорелые и худые, составляли другую группу, совершенно иного рода. Когда цесаревич простился с ними, они провожали его продолжительными криками «Ура!». Никогда я еще не видала в таком близком сопоставлении крайности, созданные различием общественных положений, как в этой семейной группе, окружённой всем обаянием, какое могут дать положение, власть, богатство и дары природы, и в толпе этих солдат, вся жизнь которых лишь безвестный труд и которые завтра, может быть, умрут такой же безвестной смертью без единой жалобы, даже без сожаления о жизни…

10 июня

Погода чу́дная.

Мы часто по вечерам катаемся на лодке в заливе с цесаревичем и цесаревной. Великая княгиня Мария Николаевна обыкновенно участвует в этих прогулках. Говорят, что английский флот совсем близко, но наша жизнь от этого совершенно не изменилась. Всё те же маленькие удовольствия, те же мелкие заботы, мелкие кокетства и мелкие сплетни, без малейшей мысли о надвигающихся впереди великих событиях.

14 июня

Сегодня неприятельский флот появился перед Кронштадтом: сначала восемнадцать, потом двадцать судов.

В шесть часов вечера цесаревна вызвала нас на ферму для прогулки в коляске. Хотели поехать посмотреть на врагов. Цесаревич и цесаревна сели в английский шарабан со своими четырьмя сыновьями. Даже маленький Алексей, которому всего четыре года, был тут же, очень возбуждённый в ожидании англичан.

Нас было несколько приглашённых: m-elle де Грансе, Александра Долгорукая, граф Александр Адлерберг, адъютант Слепцов, командир конной гвардии Карл Ламберт, а когда мы проезжали через Сергиевку, к нам присоединилась великая княгиня Мария Николаевна со своими фрейлинами.

Первая остановка была в Ораниенбауме, где на балконе дворца великой княгини Елены Павловны была установлена целая батарея телескопов и подзорных труб, чтобы разглядывать неприятеля. Но солнце блистало ослепительно, а горизонт был окутан светящимся туманом, который не позволял ничего различить. Иногда после больших усилий казалось, что глаз видит мачты, паруса, нос корабля, как бы выделяющиеся среди тумана. Тогда мы говорили себе, что нечто смутно обрисовывающееся вдали, в конце подзорной трубы, это и есть враг, что это и есть англичанин, и завтра, может быть, мы проснёмся от звуков его пушечной пальбы.

В этом ощущении было что-то волнующее, все были охвачены возбуждением и нервной весёлостью и поздравляли друг друга с англичанами. Подали чай. Императрица с молодыми великими князьями и дамами свиты в свою очередь приехали посмотреть на англичан. После чая было решено продолжить разведку до Бронной Горы[41], откуда открывается вид на открытое море. Великая княгиня Мария Николаевна посадила меня к себе на тильбюри[42].

На некотором расстоянии от Ораниенбаума, там, где прекращается шоссе и где начинается настоящая русская деревня с просёлочными дорогами, мы покинули свои изящные английские экипажи и пересели на телеги колонистов.

В первый раз, с тех пор как я при дворе, вырвалась я из ограды парков с их искусственной природой и увидела настоящую деревню, ту русскую деревню, которая так мне дорога в своём величественном однообразии.

Мы спускались по пологому склону, и перед нами раскрывался необозримый простор полей и лугов, окаймлённых черной линией лесов, а за ними опять поля и луга, и над всей этой широтой бесконечное небесное пространство. Здесь, на берегу Балтийского моря, развёртывались совершенно те же виды, как в Орловской губернии, на берегу Десны, в поместье моего отца. Как и там, что-то необъятное, неопределённое, смутное и бесконечное, тихое и величественное, печальное и спокойное, что составляет неизъяснимую прелесть русской деревни.