При дворе двух императоров (Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II)

Я получила сегодня отчет о расходах великого князя Сергея и великой княжны Марии за прошлый 58-й год. Я с удовольствием заметила, что ввела значительные улучшения. До 1 августа, когда я стала вести расходы, на туалеты великой княжны было израсходовано 2405 руб., а на великого князя 2411 руб.; с того же момента, как я взяла ведение расходов на себя, и до 1 января для великого князя истрачено было 482 руб., а для великой княжны 909 руб. До меня расходы на извозчиков доходили до 150–180 руб. за треть года, а теперь тоже за треть тратится около 16 руб. И то же самое для мелких расходов. Я наслаждаюсь при мысли о том, что таким образом мешаю моим подчиненным красть. Я не понимаю того, что господа министры не доставляют себе того же удовольствия в своих департаментах. Это такое наслаждение искоренять злоупотребление и заставлять людей быть честными. Я очень довольна m-elle Тизенгаузен. Она — сама честность и толковость. Я установила все расходы, просматриваю их каждый месяц и нахожусь в курсе того, что у нас есть, и всего того, что покупается, но не вмешиваюсь в мелкие детали, не экономлю на огарках; великая княжна одета лучше, чем прежде; тем не менее расход сокращен наполовину, потому что на этом деле у меня человек деятельный, толковый, и во всем порядок…

21 апреля

… Сегодня день моего рождения. Мне тридцать лет. Я провела день невыразимо утомительный: убирала, укладывала, забывала, вспоминала, приказывала, разрешала затруднения, принимала скучных посетителей, прощалась. Приехав сюда, пришлось все начинать сначала в обратном направлении: надо было устраиваться вновь, и среди всего этого маленькая девочка, которая требует, чтобы ее занимали. Мне очень хотелось в этот день повидать хоть немного своих, но не было никакой возможности, к тому же я была так задергана, что у меня не было места ни для малейшего чувства. Так проходят у меня все праздники между волнениями и одиночеством! Вечер, уложив свою девочку, я провожу одна в холодной и плохо меблированной комнате. Что за скверная жизнь — жизнь при дворе; тем более что так трудно удержаться от горького чувства к горделивым счастливцам, которые, поглощая наше жалкое существование, принимают это как должное, не задумываясь, вероятно, никогда над тем, что наше время, наши силы, наш ум, которыми они так бесцельно, расточительно пользуются, мы могли бы, быть может, употребить на то, чтобы дать счастье другим и себе. Печально, что столько существ должно быть стеснено для того, чтобы одному было хорошо, и так много людей должно страдать для того, чтобы один мог наслаждаться, да еще наслаждается ли он и хорошо ли ему? Это общий и роковой закон…

Послесловие

История в сущности есть не что иное, как попытка человечества понять и ближе узнать жизнь своих далеких, а может быть, вовсе и не столь далеких предков. Но…

Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
 Из древней тьмы, на мировом погосте
Звучат лишь Письмена.

Эти строки И. Бунина могут быть с легкостью опровергнуты современной наукой — именно археология, извлекающая из недр земли остатки давно исчезнувших цивилизаций, неизмеримо расширила представления современного человека о прошлом. Но, положа руку на сердце, нельзя не признать, что, сколько бы мы ни вглядывались в эти безмолвные свидетельства, лишь дошедшее до нас слово в состоянии одушевить историю, сделать ее живой и доступной. Именно поэтому так сильна во всех нас тяга к письменным источникам, и в первую очередь к мемуарной литературе. Будь то воспоминания о днях недавних или отделенных от нас столетиями.

Меняющаяся на глазах общественная жизнь сделала сегодня возможным появление таких изданий, о которых несколькими годами ранее и речи быть не могло. Относится это не только к событиям советской истории, но и к временам, далеко отстоящим от 1917 г. Долгое время среди запретных тем дореволюционной истории России на одном из первых мест стояла придворная жизнь. Писать о жизни царей и цариц, а тем более публиковать документальные свидетельства об этом не только считалось идеологически вредным, но и признавалось чуть ли не дурным тоном. Ну что это может дать для понимания истории? Вот «социально-экономические процессы» — это другое дело. Да что там двор. Всего лишь несколько лет назад серьезной крамолой считалось даже воспроизведение портретов русских императоров. Декабристов — пожалуйста, Александра I (а тем более кого-нибудь из более близких к нам царей) — ни в коем случае. Екатерина II была, пожалуй, последней, чье изображение допускалось на страницы исторических изданий. И как следствие подобного подхода, оказывалось, что видели мы русскую историю как в кривом зеркале в комнате смеха: что-то было раздуто до невероятных размеров, а что-то, на деле важное и серьезное, и разглядеть было невозможно.