При дворе двух императоров (воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II)

В эпоху моего вступления в Зимний дворец там еще в полной силе господствовала особая атмосфера двора, которая в наши дни почти совершенно исчезла отовсюду и, вероятно, никогда не возродится. В воздухе как бы ощущался запах фимиама, нечто торжественное и благоговейное: люди говорили вполголоса, ходили на цыпочках, у всех вид был напряженный, сосредоточенный и стесненный, но удовлетворенный этим чувством стесненности; каждый торопился, становился в сторонку, старался быть незаметным и ждал. Воздух, которым мы дышали, был насыщен всеприсутствием владыки. Этот своего рода культ имел своих фанатиков, вполне искренних, но даже вольнодумцы и скептики не были вполне ограждены от силы этого престижа. Можно было прекрасно отдавать себе отчет в том, что за этой грандиозной театральной постановкой, за всей этой помпезной обрядностью скрывается величайшая пустота, глубокая скука, полнейшее отсутствие серьезных интересов и умственной жизни, и все-таки нельзя было не испытывать чувство некоторого благоговения. Не имея веры в идола, ему возжигали фимиам.

ДНЕВНИКИ (фрагменты)

1853 год

13 января

С утра я переехала в Зимний дворец и могу сказать, как в песенке:

Je loge, au quatrieme ectage,
C'est la que finit l'escalier.[38]

Впрочем, я разделяю эту участь со всеми обитательницами фрейлинского коридора. Утро я провела за устройством своего хозяйства. Добрейшая Лиза Карамзина привезла мне красивый чайный сервиз и самовар, который будет товарищем моих одиноких чаепитий. Не могу скрыть, что в первый раз, когда я пила чай в своем новом помещении, мне стало так грустно и так одиноко, что я горько заплакала. Вечером я в первый раз была призвана к исполнению своих обязанностей при цесаревне и должна была сопровождать ее в театр. Это происходило совершенно иначе, чем я себе представляла. Я думала, что царская семья всегда торжественно восседает в большой императорской ложе, и была очень удивлена, когда меня ввели в маленькую литерную ложу у самой сцены, в одном ряду с ложами бенуара. Здесь кроме цесаревича и цесаревны находились еще трое молодых великих князей: Константин, Николай и Михаил. Меня представили им, и я была лишний раз приятно изумлена, когда великий князь Константин обратился ко мне очень вежливо на хорошем французском языке. В обществе он слывет свирепым славянином, говорящим только по-русски и намеренно пренебрегающим всеми формами европейской цивилизации. Цесаревна выказывала мне необычайную доброту, преисполнившую мое сердце благодарностью. Она выразила желание, чтобы я не ездила в свет, иначе как сопровождая ее, в остальное же время держалась бы только своих близких знакомых.

15 января

14-го цесаревна сама представила меня императрице и герцогине Мекленбургской[39], сестре императрицы. Я была поражена контрастом между лицом императрицы — лицом совсем старой женщины и ее фигурой, сохранившей все изящество и всю стройность молодости. Она говорила со мной о моих сестрах с большим участием.

18 января

Сегодня мое первое воскресенье во дворце; чувствуя себя не совсем здоровой, я не могла быть у обедни, ни сопровождать цесаревну в Аничков дворец, где давали представление обезьяны. В течение этой недели моя служба заключалась в том, что я сопровождала цесаревну в театр, куда она ездит почти ежедневно. Во время балета я была представлена великой княгине Александре Иосифовне, молодой жене великого князя Константина. Она очень красива и напоминает портреты Марии Стюарт. Портит ее голос, гортанный и хриплый, кроме того, она плохо говорит по-французски, и манеры ее недостаточно изысканны для того положения, которое она занимает.

21 января