При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Ради этого я и пришёл к вам, — ответил Ревентлов, пожимая руку князя и ласково гладя его по голове, — я хочу обратиться за помощью к императрице... хочу попечалиться перед ней... Только мне кажется, — немного нерешительно продолжал барон, — что государыня не благоволит ко мне, что ей неприятно моё присутствие... Поэтому вы должны помочь мне, чтобы она согласилась выслушать меня. Когда её величество изволит прибыть, то доложите ей, что я прошу у неё аудиенции, чтобы ходатайствовать о её защите в одном деле, от которого зависит моя жизнь.

   — О, не беспокойтесь, барон, — воскликнул князь Алексей, — ваше желание будет исполнено! Я попрошу императрицу. Государыня не откажется выслушать по моей просьбе моего дорогого учителя! Ведь ей стоит сказать только слово!

   — На этот раз, пожалуй, понадобится более того, — мрачно возразил голштинец. — Но всё равно: у меня хотят отнять счастье моей жизни, обман и предательство окружают меня со всех сторон; будь что будет; и если бы даже мне самому пришлось погибнуть при этом, то пусть по крайней мере погибнут со мной и виновные.

Алексей Тараканов с весёлой торопливостью сбегал за рапирами, а затем, снова подходя к Ревентлову, сказал ласково:

   — Поверьте мне, что государыня поможет вам в чём бы то ни было! Она, наверно, побывает у нас сегодня! Вот вам, берите! — продолжал он, подавая барону одну из небольших рапир изящной работы. — Сразимтесь со мною сегодня хорошенько и всерьёз. В последнее время ваши глаза словно в тумане, а рука потеряла твёрдость... Так не годится.

Ревентлов машинально взял оружие и встал в позицию против князя Алексея, но, прежде чем успели скреститься клинки, отворилась дверь и в комнату вошла императрица.

Князь опустил шпагу и бросился ей навстречу.

Заключив мальчика в объятия, Елизавета Петровна расцеловала его и сказала:

   — Я приехала на одну минутку, взглянуть на тебя и Лизу. Где твоя сестра? Мне хочется поцеловать и благословить ваши милые головки, которым, к счастью, не предстоит со временем испытать тяжесть венца.

   — А для меня корона не была бы в тягость! — подхватил князь Алексей. — Когда я сделаюсь взрослым, то легко смогу носить царский венец, как носил великий император Пётр, и защищать его от всех врагов, как делал он!

Императрица задумчиво смотрела в осиянное лицо мальчика; потом, почувствовав взгляд, обернулась в ту сторону, где стоял Ревентлов. Удивление и досада отразились на её лице; взгляд вопрошал, с какой стати молодой камергер остаётся тут и не уходит.

   — Какое счастье, что ты приехала, моя всемилостивейшая матушка и могущественная императрица! — воскликнул князь Алексей. — Ведь я знаю, какую радость доставляет тебе утолять всякую печаль и помогать во всяком горе. Вот, — продолжал он, подходя к Ревентлову и взяв его за руку, — мой милый учитель, которого ты назначила мне и который учит меня владеть шпагой, чтобы со временем я мог разить врагов России, — он страдает... печалится... он просит, чтобы ты соизволила выслушать его, и боится, что ты лишила его своей благосклонности. Но я знаю, что ты поможешь ему и сделаешь его опять весёлым по-прежнему. — Юный князь тащил за руку к императрице Ревентлова, который несколько нерешительно следовал за ним. — Видите, барон, — воскликнул он, раскрасневшись от удовольствия, — государыня согласна выслушать вас и помочь вам.

   — Что желаете вы сказать мне? — спросила государыня. — Вы думаете, что я не благоволю к вам? Не помню, чтобы я сделала что-либо такое, из чего вы могли бы вывести подобное заключение.

   — Ваше величество, — ответил Ревентлов, — ваша воля проявить монаршее благоволение. Я осмеливаюсь только просить вас, ваше величество, о защите против насилия и несправедливости, на что имеет право каждый из ваших подданных. Но то, что я желаю сообщить вам, ваше величество, вы можете выслушать только наедине. Горе и страдание человеческой жизни не должны преждевременно касаться души этого ребёнка.

   — Я уйду, барон, уйду! — воскликнул юный Тараканов. — Я не допытываюсь, что огорчает вас... Только бы наша матушка государыня помогла вам и сделала вас опять весёлым!

Князь Алексей поспешил к дверям.

   — Ну, в чём заключается ваша просьба, барон? — спросила государыня с оттенком нетерпения. — Помните, что мне недосуг и что я не имею возможности утолить все возлагаемые на меня надежды. Какой несправедливости подверглись вы и какого рода насилие угрожает вам?

   — Мне угрожает высочайшая власть, какая только существует в России наряду с императорской властью, — ответил барон, — и лишь от вашего великодушия я могу ожидать помощи. У меня отняли девушку — предмет моей любви, ваше величество! — с жаром воскликнул он. — Её хотят принудить забыть меня, хотят обратить в игралище низкой страсти, хотят разрушить счастье двух сердец, которые не требуют ничего иного, как только жить одно для другого...

Императрица казалась поражённой: лёгкая тень досады и насмешки обрисовалась вокруг её губ.

   — Ах, вот что, барон? — воскликнула она. — Вы любите, и я должна защитить вашу любовь?