При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Именно то, что он чужеземец, придаст ему прелесть новизны, а его полнейшая незначительность отведёт от него взоры и скроет покушение от глаз гордых и самоуверенных противников до тех пор, пока не будет уже слишком поздно... пока их положение окажется подточенным в самом корне. Вы не видели, каким взором разглядывала императрица молодого голштинца и как она не раз отыскивала его глазами? Итак, прошу вас в точности разведать всё об этом молодце и его обстоятельствах — это будет не трудно. Затем мы доставим ему кое-какие средства, в которых он непременно почувствует надобность. Тогда Чоглокова устроит так, чтобы он был послан к императрице с какими-нибудь поручениями, которые нетрудно придумать. Если дело пойдёт дальше согласно нашим желаниям, то мы заметим это очень скоро. Итак, вы должны применяться в своих действиях к этому плану; тогда вы скоро поймёте, что Чоглокова, которую вы только что собирались покинуть, как ненужную позицию, представляет средоточие и ключ всей боевой линии, где мы начинаем наше дело. — На этом Бестужев вдруг прервался, так как у входа в комнату, видимо, кто-то появился, и, повысив голос и поднимаясь с кресла, произнёс: — Нет, нет, я не согласен с вами! Лёгкое белое платье, в котором была великая княгиня на последнем балу, с пунцовыми розами в волосах, нравится мне больше этого массивного венецианского костюма, который как-то не совсем подходит к наружности её императорского высочества. Пора, однако, вернуться в большой зал. Я дал желанный отдых своему старому, одряхлевшему телу и благодарен вам за то, что вы так любезно составили мне компанию.

Собеседники встали и пошли...

Глава двадцать седьмая

Вскоре пригласили на ужин, а затем начался разъезд. Великий князь, не устоявший перед искушением изрядно выпить, в сопровождении своего придворного штата и порою довольно заметно опираясь на руку супруги, возвращался в свои покои неверными шагами.

Великая княгиня не обнаруживала ни малейшего замешательства и казалась весёлой. Спокойная, приветливая и кроткая улыбка, обыкновенно озарявшая её черты, не сходила с лица, бледность и усталое выражение которого легко было объяснить утомлением после бала, и лишь когда великий князь, покачнувшись сильнее, искал опоры в её руке или когда у него вырывались особенно бессвязные слова, пристальный наблюдатель мог уловить нервное подёргивание в углу её рта или мимолётную краску на лбу. Однако только Салтыков, не сводивший взора с Екатерины Алексеевны, казалось, подмечал эти наружные признаки чувств, подавляемых твёрдой силой воли. И каждый раз при виде этого подёргивания или беглого румянца на лице великой княгини он гневно закусывал губы, омрачал взор, а рука невольно сжималась под кружевной манжетой.

Маленькое шествие вступило в аванзал. Великая княгиня выпустила руку супруга, который выпрямился и, осмотревшись кругом посоловелыми глазами, глубоко перевёл дух, словно старался собраться с силами, чтобы пристойно проститься со своим двором.

— Доброй ночи, друзья мои, — сказал он наконец, повысив голос, — вы устали... и немудрено: поутру попы со своим воем, а вечером ещё этот бал с масками, насчёт которых никто не разберёт, что они обозначают... Но всё-таки... мы провели очень приятный вечер... очень интересный... Моя тётка — превосходная женщина... милостивая императрица... я люблю её... она разрешила мне взять двух голштинских камергеров. Это милостиво... весьма милостиво... У неё отличное вино, куда лучше того, которое подаёшь ты мне здесь, — со смехом прибавил Пётр Фёдорович, повернувшись к Чоглокову. — Будь твоя жена моей приятельницей, она позаботилась бы, чтобы снабдить получше мой погреб. Ведь ты делаешь то, что она хочет. Постой, вот я поухаживаю за ней... да, да, непременно поволочусь, — заключил великий князь. — Доброй ночи, — сказал он ещё раз, опираясь рукой на спинку стула, тогда как его голова поникла на грудь, а глаза закрылись.

Хотя подобные сцены происходили при дворе наследника сплошь и рядом, однако после этих слов наступило неловкое молчание.

Екатерина Алексеевна стояла потупившись. Она чувствовала обращённые на неё взгляды Салтыкова. Наконец она подняла глаза и встрепенулась, словно сообразив, что ей следует покончить с томительным положением минуты, и, решившись действовать, сказала весёлым, спокойным тоном, причём только едва заметное дрожание голоса выдавало её внутреннее волнение:

   — Итак, доброй ночи, господа! Великий князь говорит правду: мы провели чудесный вечер и весьма обязаны нашей всемилостивейшей тётке за её любезность, но тем не менее нам нужен отдых. Доброй ночи! — повторила великая княгиня и, поспешно подойдя к Чоглокову, протянула ему руку, которую он поднёс к губам с низким почтительным поклоном.