При исполнении служебных обязанностей

- Мало вам здесь белых ночей? - спросил Аветисян и, нагнувшись к Струмилину, тронул его за плечо. Струмилин сразу же приподнялся и посмотрел направо, туда, где вдоль по небосклону шла синяя полоска. Сейчас синяя полоска стала фиолетовой и приподнялась надо льдами.

Морозов, Струмилин и Аветисян переглянулись.

- Это к пурге, - сказал Струмилин Павлу, - имейте в виду на будущее: фиолетовый цвет - самый гадкий для нас здесь, в Арктике. Сколько еще нам до места, Геворк?

Аветисян отошел к своему столу, помудрил там с логарифмической линейкой и ответил:

- Тридцать одна минута.

- Благодарю вас. Володя, ну как? Успеем до пурги?

- Успеем.

- Да?

- Пожалуй, успеем.

- Такой ответ сейчас мне больше нравится, - улыбнулся Струмилин.

В кабину заглянул Дубровецкий.

- Летчики-пилоты, бомбы, самолеты, очень что-то здорово стало болтать, - сказал он, - в меня вселяется страх.

- Выселите его, - посоветовал Павел.

- Вам хорошо, вы мужественные, а я весь соткан из видимых миру слез и невидимого миру смеха.

- Это наоборот цитируется, - заметил Павел.

- У Гоголя - да, - согласился Дубровецкий, - но самобичующая правда вот моя походная визитная карточка.

- У вас их всего две? - спросил Морозов, подмигнув Павлу.

- Не понял...

- Что ж тут не понять: одна - походная, другая - стационарная. Одного такого шутника я уже знал.

- Кто же это?

- Двуликий Янус.

- Удар под микитки в шутливом разговоре, - сказал Дубровецкий, подняв указательный палец, как патер, - разрешался только одному человеку...

- Кому же? - спросил Морозов.

- Начальнику отдела сатиры в Мосгосэстраде.

- Квиты, - сказал Морозов, и все засмеялись.

- Подходим, Павел Иванович, - сказал Аветисян.

- Давайте-ка, Паша, - откашлявшись, скомандовал Струмилин, - спустимся и поищем льдинку.

Спускаясь, самолет попал в воздушную яму, и Дубровецкий, стоявший рядом с Морозовым за спинами летчиков, сильно ударился головой о переборки.

- О черт, - сказал он, - не хватало мне только лишиться языка! В Арктике это особенно весело.

- Во-он хорошая льдинка, Павел Иванович, - кивнул головой Павел на большое ледяное поле.

- Слишком хорошая.

- Вы не любите слишком хороших льдин?

- Не люблю.

- Очень хорошая льдинка, - сказал Морозов. - Паша прав...

- Предлагаете сесть?

- Пожалуй, да.

- Дымовую шашку! - скомандовал Струмилин и повел самолет на бреющий полет.

Он долго утюжил льдину, куда дольше, чем ту, с которой ушли два часа тому назад.

- Ладно, - сказал Струмилин, - будем садиться. Люк приготовьте!

У открытого люка стали Морозов и Сарнов. Как только лыжи коснулись льда, они сразу же высунулись, чтобы наблюдать, не появится ли вода. Самолет плавно бежал по льду. Но когда левая лыжа проходила по небольшому сугробу, самолет качнуло, и Морозов, неловко растопырив руки, упал на колени. Сарнов держал тяжелую дверь люка. Он не мог отпустить ее, потому что, отпустив дверь, он сделал бы еще хуже:

Морозова вытолкнуло бы немедленно на лед. А при огромной скорости самолета - это верная и немедленная гибель. Морозов пытался ухватиться пальцами, но его ногти скользили по обшивке, он неуклонно сползал вниз, неуклюже размахивая правой рукой и царапая ногтями по обшивке левой. Все это длилось какую-то долю секунды.

И еще осталась доля секунды до того, как он вывалится на лед и разобьется.

Дубровецкий, сидевший на запасном бензобаке, не то чтобы бросился к Морозову.

Каким-то непонятным, акробатическим движением он вскинул свое грузное тело и, распластавшись, полетел к Морозову. Он плюхнулся рядом с ним, застонал и в самый последний миг успел ухватить Морозова за воротник. Он затащил его в самолет, помог встать, поднялся сам и сказал:

- И все-таки оперативность - лучшее качество советской журналистики.

Сарнов, бледный до синевы, разлепил губы в улыбке.

- Ах, какой же вы молодчина, за вас Морозов должен свечу поставить!

- Религиозный дурман - опиум для народа.

Морозов хлопнул Дубровецкого по плечу и сказал:

- Будет вам, дружище. Что вы хитрите все время? Дуракам надо хитрить. С меня ужин в "Астории".

Подошедший Брок сразу же отреагировал.

- Обыкновенный питерский эгоизм, - сказал он.

- Почему?

- А с нами как быть? С москвичами?

Сарнов ответил:

- Мы пришлем вам коньяку заказной посылкой.

- Вы его еще вынесите нам на подносе, разлитым по стаканам, как дворникам.

- Вы извозчики, а не дворники.

- Зря вы спасали этого гражданина, - сказал Дубровецкому Брок, понапрасну затраченный труд, который граничил с героикой. Во имя кого?

Сарнов выглянул в люк и замахал руками.

- Вода! Вода! - закричал он. - Вода под лыжами.

Снег, убегавший из-под левой лыжи, становился сначала голубым, потом серым, а потом и вовсе черным. По снежному полю тянулся черный след, будто рваная рана.

Струмилин негромко скомандовал:

- Газ!

- Есть газ!

Моторы взревели, и самолет резко повело вперед.

- Не хватит разбежаться, там торосы, - сказал Богачев.

- Верно. Отставить, - так же негромко и спокойно сказал Струмилин. Будем разворачиваться. Тормоз, Володя.