…При исполнении служебных обязанностей

В подвале электростанции было темно и холодно. Летчики шли друг за другом, натыкаясь на какие-то трубы, куски металла и ободья от бочек. Они сдержанно чертыхались. Аветисян пробирался первым и все время приговаривал:

– Ничего, ничего, скоро мы выйдем на цель.

"На цель" они вышли не скоро: Аветисян забыл короткий путь, фонарика они с собой не взяли, светить могли только спичками и поэтому чем дольше шли, тем яростней чертыхались.

– Сейчас, сейчас, – успокаивал Аветисян, – последний отрезок остался.

Когда они пришли в помещение, которое так расхваливал Аветисян, Струмилин присвистнул и сказал:

– Нет, дорогие мои, я в этом спектакле не участвую.

Помещение было темное и грязное. Горячую воду надо было брать из котлов, которые все время глухо урчали и, казалось, должны были с минуты на минуту взорваться.

Холодная вода, которой следовало разбавлять кипяток, почему-то из бака не шла.

– Это ничего, – сказал Аветисян, – небольшой перерыв, а потом пойдет. В общем кому не нравится, может отмежеваться. Лично я буду мыться, я уже мылся тут три раза, и очень мне нравилось.

– Я повременю, – сказал Володя и ушел вместе с командиром.

Богачев, Аветисян и Брок остались. Они разделись и только тогда почувствовали, как здесь холодно. Понизу дул сквозняк, и Богачев, как гусь, поджимал пальцы и переваливался с ноги на ногу. Аветисян открыл кран и набрал кипятку в три больших таза. Потом он попробовал долить их холодной водой, но холодной воды до сих пор не было. Где-то рядом работал мотор на плохом топливе, и поэтому через пять минут три товарища стали грязно-серого цвета.

– Скоро будет холодная вода? – сухо осведомился Брок.

– Сейчас, сейчас, – пообещал Аветисян и куда-то ушел.

– Веселая у нас получается баня, – сказал Брок и стал бить себя по спине, чтобы согреться.

Они скакали на месте и били себя по спине и по плечам, чтобы согреться, но им становилось все холоднее, а в довершение ко всему вошел неизвестный дядька в ватнике и закричал:

– Разрешение от Дим Димыча есть?

– Нету.

– А ну, вон отсюда!

– Да что ты, дядя? – взмолился Богачев. – Мы же как негры теперь, дай хоть отмыться.

– Разрешения у вас нету – не могу!

– Потом принесем.

– А почем я знаю, кто вы такие? Электростанция – объект, а не шутки, а вы тут голые бегаете. Одевайтесь, не то за милицией пойду.

В этот критический момент вошел Аветисян.

– Ой, миленький, – застонал он, – а я тебя по всему подвалу ищу, давай холодной воды скорее!

– А разрешение от Дим Димыча есть?

– Есть, есть, – закивал головой Аветисян и вытащил из портфеля, в котором держал белье, два рубля.

Человек в ватнике спрятал деньги и отошел к стене. Там он нажал какую-то кнопку, и сразу же пошла холодная вода.

– Сейчас веников принесу, – сказал он и вышел. Мылись в молчании, проклиная Аветисяна. Было по-прежнему холодно, а вода отдавала мазутом.

Вернувшись к себе, они сказали Володе Пьянкову:

– Слушай, это не баня, а сказка. Иди, пока не поздно, там и веники есть.

– Давайте, давайте, – сказал Пьянков, – осторожнее на поворотах, здесь пришибленных в детстве нет.

– 5 –

Уже около самолета экипаж Струмилина догнал запыхавшийся диспетчер. Он отозвал в сторону Володю и попросил его:

– Отдай на Диксоне Галочке с радиостанции, – и передал две рыбины.

– Нельмы?

– Да.

– На строганинку?

– Да.

– Не возьму.

– Почему?

– Испортятся. Нам еще до Диксона ходить и ходить.

– Да нет же. Сейчас вам приказ передадут: взять на Тикси науку и переходить в Диксон.

– Командир! – крикнул Володя радостно. – На науку нас переводят!

Богачев запрыгал на одной ноге, как мальчишка. Диспетчер засмеялся. Богачев покраснел и стал делать вид, что прыгал он не от радости, а потому, что в унту попал камешек.

Струмилин и Аветисян переглянулись, и Брок увидел в глазах командира ту нежность, которую он уже не раз замечал, когда командир смотрел на Павла.

– Какие будут ЦУ? – спросил Володя диспетчера, забрасывая рыбины в самолет.

– Главное ЦУ – не расплавьте мой подарок, рыбка хорошо заморожена, упаси бог, потечет!

– Я положу в хвост.

– Спасибо.

– Он сейчас нам ОВЦУ даст, – предположил Брок, – все диспетчеры очень любят давать не просто ЦУ, но обязательно ОВЦУ.

Богачев, слушая этот разговор, спросил у Аветисяна:

– Геворк Аркадьевич, они сейчас по-датски изъясняются или как?

– По-советски, – ответил Аветисян. – ЦУ – значит "ценные указания", а ОВЦУ – "особой важности ценные указания". В толковом словаре у Даля таких слов нет, но они экономны и выразительны, в этом спору нет. Они памятники эпохи.

– Есть спор, – возразил Богачев, – так испортили язык! Я вообще скоро из протеста на славянский перейду. Чтобы поломать эти памятники эпохи.

– Что же тогда делать нам? – поинтересовался Аветисян. – И вообще не националист ли вы, Паша?

– Вы заведете себе переводчика, – сказал Богачев, – или я выучу армянский.

– Последнее меня устраивает, а то с переводчиком себя чувствуешь иностранным туристом.

Когда поднялись в воздух и легли курсом на Тикси, Брок принял радиограмму с предписанием зайти в Тикси и забрать экспедицию.

– Правду говорил рыбак-то, – сказал Богачев, – теперь полетаем по-настоящему.