При опознании — задержать

«Дорогие мои, любимые!

Получил твоё письмо, сестрица Ганночка. Рад, что дела у вас идут неплохо. Тоскую по родным краям, по всем вам, мои милые, мои родимые…

Кланяемся вам все трое: Габа, Туня и я. Туня пристаёт ко мне, говорит: скажи, чтоб в гости приезжали, а она вам будет песенки петь и на гитаре играть. Такая маленькая, а не поверите, какая способная к музыке, — у неё очень хороший слух. Вот, дай бог, немного подрастёт, найму учителя, пусть научит её музыкальной азбуке. Надеемся, что и голосом её бог не обидел…

…Дорогая Ганночка, где же Лозовский служит и живёт? Из твоего письма я не понял — в Вильне или в Ошмянах. Пришли, пожалуйста, его адрес, я напишу ему. Правду говорил тебе Юзик Лозовский — стихи писал я ещё в гимназии. Я и тебе, дорогая сестрица, посвящал стихи. Помнишь: «Утешься, Ганка, и вытри глазки. Не все нам горечь, не все полынь. Ведь жизнь, как небо, меняет краски — сегодня тучи, а завтра синь». Ты тогда сказала, что вышьешь этот стишок на платочке красными нитками.

Пишу стихи и теперь. А читать люблю, милая сестрица, Некрасова, Шевченко, потому что их поэзия бьёт в колокола и напоминает всем: не забывайте, оглянитесь, люди стонут, столько вокруг горя. Почитаешь их, ходишь и невольно повторяешь их строчки, а потом и самого тянет за стол, писать. Сколько я стихов написал, если бы ты знала! А сколько забыл, потерял. Теперь, дорогая сестрица, все, что выйдет из-под моего пера, буду посылать тебе. А ты собирай их да складывай, пусть лежат, ждут своего часа. Может, и дождутся…

Целую вас всех, надеюсь на скорую встречу.

P.S. Туня шлёт тебе особый привет. Она сидит рядом со мной, перебирает отточенные карандаши. Я говорю ей: «Сломаешь карандаши», — а она отвечает: «Не сломаю, я их писателями вниз поставила».

А другое письмо было Яну Карловичу.