При опознании — задержать

Нонна не сводила с него глаз. Огромные лучистые, синие, они неотрывно смотрели на Сергея. Да, она была очень хороша! Красавица. Это было видно с первого взгляда. Не заметить её было нельзя. Самой яркой, выразительной чертой были у неё глаза. Казалось, они жили своей самостоятельной жизнью — радовались, смеялись, говорили, молчали, сердились. Их и заметил в первую очередь Силаев.

В резких её движениях, упругих жёстких волосах, в том, как высоко она держала голову, как смотрела, чувствовалось, что у неё сильная воля и что она способна на отчаянные поступки.

Загрохотал гром, ударил коротким оглушительным залпом, казалось, от этого удара сейчас расколются земля и небо. Над рекой ослепительно сверкнула молния, и сразу, словно эхо первых раскатов, загремело в других местах — близко и далеко. Река побелела от фонтанчиков и брызг, вспенилась, пену гнало течением, как раскрошенный лёд. Небо почернело, стало сумрачно, точно сверху опустился синеватый дымок и вместе с дождём затопил, заполонил все пространство. На противоположном берегу кусты и деревья слились в одну неподвижную темно-синюю массу.

— Сергей, — сказала она, не добавив отчества, и глаза её задорно блеснули. Несколько секунд глядела молча, как бы что-то решая. — Сергей, давайте купаться.

— Ну что вы, — растерялся Силаев. — Опасно. Гроза.

— И хорошо, что опасно, я люблю опасность и всегда купаюсь в грозу. Купаться! — крикнула она. — Да здравствует опасность!

На ней были красная юбка и красная блузка. Нонна стала раздеваться там же, под лодкой, и Силаеву не сказала, чтобы отвернулся, и сама не повернулась к нему спиной. Снятую блузку скомкала, бросила в конец кормы. Под блузкой — ничего, лишь белокожее тело с заметной россыпью веснушек на плечах. Вылезла из-под лодки на дождь, сдёрнула через ноги юбку, швырнула её туда же, куда и блузку, и бегом к реке. С разбегу кинулась в воду, оттуда крикнула:

— Сергей, вы же отчаянный, давайте сюда! — Забила ногами, нырнула, вынырнула. — Ах, как хорошо. Да вылезайте же. Не бойтесь, утонуть не дам.

Крик её был, как приказ, и он послушался. Чувствуя, что поступает неразумно, разделся, как она, нагишом — не станешь же в исподнем купаться — и поскорей бросился в воду.

Вода была тёплая, ласковая. Сразу глубина по шею. Быстрое течение относило от берега, крутило и тут же прибивало обратно. Силаев немного поплавал, устал, давала себя знать почти трехмесячная отсидка. Нонна же плавала и на боку, и на спине, раз за разом ныряла.

А на реку обрушился ливень — не ливень, а настоящий потоп. Струи били по голове, по телу, взвихривали и баламутили воду, взбивали пеной, казалось — Клязьма кипит. Кипело и в небе, откуда срывались потоки ливня, и они двое трепыхались в этом водяном хаосе, как две щепки, две оглушённые ударом рыбины. Гроза окружала реку широкой подковой; молнии то ослепительно вспыхивали, и глаза сами собой жмурились от света, то гасли, и тогда вокруг темнело, наступал мрак, ещё более страшный, чем молнии. Гром гремел почти без передышки, от его ударов содрогалось пространство, грохот и треск перекатывались с одного края неба на другой. Молнии, казалось, целили прямо в них, так безрассудно и дерзко бросающих вызов стихиям. Конец одной стрелы-молнии, как раскалённый докрасна прут, вонзился в землю рядом с лодкой.

— А-а-а, — в упоении, как безумная, закричала Нонна и потрясла поднятыми вверх кулаками. — Ещё греми! Ещё лей! А-а-а!..

А на Силаева напал страх. Знал ещё с детства, что купаться в грозу очень рискованно — молнии бьют по воде чаще, чем по земле. И он крикнул Нонне, чтобы вылезала, не то её убьёт.

— А пусть, — крикнула она. — Перун, Перун, убей нас! Убей!

Перун точно услышал её крик, загремел ещё чаще над самой головой, захлестал по реке молниями, как огненными кнутами, хотел покарать за кощунственное желание. Казалось — ещё один удар грома, ещё одна вспышка — и убьёт их обоих.

Нонна не переставала кричать, вздымать руки к небу, вошла в такой раж, что Силаеву казалось — она, и правда, хочет, чтобы её убило.

— Сергей, — снова назвала она его по имени, — покричим вместе: Перун, Перун, греми сильней, бей сильней!

И неожиданно Силаеву передался её азарт, её отчаянное, безумное желание, чтобы сильней гремел гром, чаще били молнии. Он пришёл в то счастливое состояние, когда не только не боишься — радуешься опасности, играешь с ней в жмурки — жизнь или смерть! Он, как и Нонна, стал выскакивать из воды навстречу молниям, грому, протягивать к небу руки. «Боже, как хорошо, как замечательно в этой вольной стихии, в быстротечной Клязьме, — думал он. — Я на свободе!»

— Да здравствует свобода! — закричал он, чувствуя себя в этой стихии, как в битве, в той самой, что он избрал для себя на всю жизнь. Тёплая, клокочущая вода, раскаты грома, как пушечная канонада, вспышки молний, и он, здоровый, молодой, не ведающий ни страха, ни колебаний… Вот в такие минуты и бросаются солдаты навстречу смертельной опасности, не жалея себя и своей жизни…