При реках Вавилонских

Риш, Хаммади и еще несколько человек, сохранивших присутствие духа, быстро заметили, что им противостоит всего лишь один человек. Посоветовавшись, они обошли его с флангов и вышли в тыл. Из-за ветра и грохота выстрелов Каплан ничего не услышал, и арабы набросились на него сзади.

Израильтяне на холме слышали его крики, перекрывавшие завывание ветра, с такой ясностью, словно Каплан находился в соседней траншее. Он умирал долго и мучительно, и, как бывает обычно в таких случаях, смерть под пытками оказала двойной эффект: укрепила решимость стойких и поколебала волю неуверенных.

Хоснер схватил микрофон громкой связи и закричал:

– Риш! Хаммади! Скоты! Недочеловеки! Риш, тебе не жить! Я сам оторву тебе яйца!

Он так распалился, что его крики уже ничем не отличались от предсмертных воплей Каплана и дикого визга начавших собираться внизу шакалов.

Мужчины и женщины на холме старались не смотреть друг на друга, слушая излияния Хоснера, его угрозы и проклятия, мало чем отличавшиеся от вульгарных угроз и неприличных проклятий примитивного дикаря, восполняющего нехватку слов ревом, воем и скрежетом зубов. Шеф службы безопасности явно потерял контроль над собой.

Кто-то – скорее всего Берг – отобрал микрофон у Хоснера и прокричал несколько слов ободрения Каплану, но они вряд ли помогли несчастному, чьи стоны продолжались еще долго.

Израильтяне открыли огонь по склону и бросили несколько бутылок с керосином, но ветер и песок не дали пламени разгореться.

Оставшиеся ашбалы, человек сорок, снова перешли в наступление. Растянувшись по склону, подталкиваемые дувшим в спину ветром, они медленно поднимались к вершине. Поднятый в воздух песок маскировал их перемещения, и израильтянам приходилось стрелять наугад, в неясные тени, возникавшие порой в тучах серой пыли.

Автоматы то и дело отказывали из-за набивавшейся в них пыли, но арабы могли по крайней мере пользоваться машинным маслом, которого не хватало противной стороне.

На данный момент шансы обеих сторон выглядели примерно равными, но и Хоснер, и Берг, и все остальные прекрасно понимали, что положение защитников бесперспективно. Их оборонительные позиции не выглядели неприступными, все военные хитрости были исчерпаны, а боеприпасы не пополнялись. Голод и отсутствие воды снижали эффективность обороны. Отсутствие четкого руководства тоже сказывалось на моральном духе не лучшим образом.

К тому же многие, в том числе Ариэль Вейцман, полагали, что путь к отступлению еще не закрыт, что западный склон и берег Евфрата остаются неохраняемыми. На самом же деле Хаммади уже через несколько минут после потери радиосвязи с Саидом Талибом отправил к реке небольшой отряд ашбалов с инструкцией отрезать израильтянам возможный путь отступления.

Арабы, не ограниченные в боеприпасах, били длинными очередями, что позволяло им постепенно подниматься по склону, все ближе к позициям израильтян.

* * *

Хоснер и Берг стояли за насыпью. На взгляд Берга, начальник службы безопасности сумел взять себя в руки и выглядел почти как обычно. Берга раздражало лишь то, что он попросил Мириам Бернштейн быть его адъютантом и посыльной. Строго говоря, Бернштейн и Эсфирь Аронсон все еще оставались под домашним арестом, но, когда Хоснер отменил ограничения на их передвижение, никто не стал ему возражать.

– Когда патроны закончатся, наши люди побегут к реке по западному склону, – сказал Хоснер, наклонившись к Бергу.

– Не сомневаюсь, что ашбалы только этого и ждут. Необходимо еще раз повторить приказ стоять до конца. Будем драться врукопашную.

– Они не солдаты, – напомнил Хоснер. – И в конце концов сделают то, что подскажет им инстинкт самосохранения. – Он понизил голос так, чтобы его слышал только Берг: – Некоторые уже договорились, что убьют друг друга. После того, что случилось с Капланом, это представляется не самым худшим выходом. По крайней мере, я не могу их винить.

Некоторое время все молчали. Самодельное знамя все еще трепетало на ветру, но бурая пыль скрыла яркие краски, вызывавшие в памяти набережную Тель-Авива, а алюминиевое древко все сильнее клонилось вниз.

Мириам Бернштейн начала говорить что-то, но махнула рукой и замолчала.

– Что? – спросил Хоснер.

Она пожала плечами:

– Я просто подумала, что, может быть, нам стоит попытаться прорваться к реке сейчас, пока еще есть патроны? Ну чтобы отступить хоть в каком-то порядке, а не поодиночке. Вряд ли на берегу очень уж много ашбалов, и мы могли бы, пользуясь темнотой, постараться спуститься вниз по течению.

Хоснер и Берг переглянулись, потом посмотрели на женщину.

– Вы забываете о раненых, – напомнил Хоснер.

– Они все равно обречены. Мы должны думать о большинстве.

– Вам не кажется, что вы заходите слишком далеко? – спросил Берг.

– Наверное, в устах мужчины это предложение не прозвучало бы так ужасно, верно? Да, оно ужасно. Но в любом случае я останусь с добровольцами, чтобы позаботиться о раненых. Меня все равно не пощадят.

Хоснер покачал головой: