При реках Вавилонских

Тедди Ласков стоял в одиночестве у входа в аэропорт Лод. Восход осветил восточный край неба и очертил холмы Самарии, поднимавшиеся от равнины Шарона. Он долго всматривался в небо, пока зарево не погасло и не пришла пора самого темного часа, Тедди повернул назад, туда, где поперек черных взлетно-посадочных полос стояли двенадцать самолетов «Ф-14», четко выделявшихся на фоне огней международного аэропорта. Они стояли молчаливые, как часовые на страже цивилизации и человечества. Их называли военными самолетами, но их можно было бы именовать и самолетами мира, размышлял Ласков. Он будет скучать по ним. Скучать по запаху кожи и пневматики. Скучать по кофе в дежурках, по треску разрядов в приемниках. А особенно по тем людям, которые делали Хель-Авир чем-то большим, чем просто конструкция из слишком дорогущего металла. От первого самолета в России до последнего в Израиле – сорок лет. В любом случае слишком много.

Тедди отвернулся и пошел к ожидавшему его джипу. Садясь в машину, он позволил себе оглянуться.

Водитель включил зажигание, повернул руль и двинулся по взлетно-посадочной полосе к подъездной дороге аэропорта.

Ласков снял фуражку и китель и положил на колени. Ночной ветерок вился вокруг ветрового стекла, ерошил седеющие волосы. Генерал откинулся на спинку сиденья и стал думать о Мириам. В течение нескольких минут ее судьба буквально находилась в его руках. На самом деле, удерживая штурвал военного самолета, он держал в руках судьбу нации. Теперь – лишь фуражку и мундир. Он испытывал смешанные чувства, оставляя позади трудные обязанности командира: облегчение – потому что избавлялся от них – и пустоту. И еще одиночество. Без Мириам оно будет еще более тягостным.

Водитель отважился бросить на него взгляд, не поворачивая головы.

Ласков отвернулся от окна и вымученно улыбнулся.

Парень кашлянул и спросил:

– Домой, генерал?

– Да, домой.

15

Восход солнца – это 6.03. Небо сияло безупречной безоблачной голубизной. В воздухе чувствовалась прохлада, а холм обволакивали влажные утренние запахи, поднимавшиеся от реки. Чем теплее становился воздух, тем больше клубился туман над поверхностью воды. Где-то зачирикали птицы. В 6.09 солнце встало над далекими пиками Загросских гор в Иране и быстро разогнало стелившийся по земле туман. Интересно, что думали древние обитатели долин Тигра и Евфрата о таинственных заснеженных горах, каждое утро освещаемых солнцем? А потом однажды из-за этих гор пришли персы, полудикие и жаждущие крови, и разрушили старую цивилизацию Тигра и Евфрата.

Но прошло время, и уже завоеватели растворились в культуре жителей долины. Чуть ли не каждое столетие окружающие долину высокогорья, где теперь находились Иран и Турция, выплескивали новые орды сильных и беспощадных горцев. Древние города, селения и хутора подвергались разрушению и разграблению, насилию и резне, а когда пыль оседала и прекращались убийства, оказывались под гнетом новых правителей. Так пришли и арабы из южной пустыни и смели прочь старых богов.

Но хуже всех были монголы. Они налетели и нанесли такой урон, до такой степени разрушили города и ирригационную систему, что Месопотамия никогда уже не оправилась. Некогда цветущая страна с двадцатью – тридцатью миллионами жителей – самая высокая концентрация населения в мире после Египта и Китая – стала пустыней с несколькими миллионами измученных болезнями и парализованных страхом жителей. Почва, которую постоянно возделывали в течение четырех тысяч лет, превратилась в пыль. Малярийные болота и песчаные дюны с обеих сторон надвигались на землю, в то время как реки-близнецы вольно текли по равнине.

Несколько столетий спустя, с приходом турок, земля и народ деградировали еще больше. Когда в 1917 году британцы изгнали турок, они не могли поверить, что когда-то здесь был Плодородный полумесяц. Легендарное место, где находился Эдемский сад, представляло собой смертоносное болото. Томми шутили: «Если это Эдемский сад, то мне совсем не хочется знать, как выглядит ад».

Ничего удивительного, что современные иракцы такие, как они есть, думал Хоснер. Смесь горечи от выпавшей на их долю исторической судьбы и гордости за наследие древности. Вот один из ключей к сложной личности Ахмеда Риша. Если бы кто-нибудь в Тель-Авиве или Иерусалиме понял это, то, может быть, сказал бы: «Вавилонское Пленение».

Хоснер покачал головой. Нет. К такому выводу легко прийти, когда находишься в Вавилоне, но ситуация не столь очевидна для людей из военной разведки, которые ориентируются на данные радиоперехвата, на результаты радионаблюдений и аэрокосмической съемки, на донесения агентов. Но вместе с тем представители израильской военной разведки известны сообразительностью, творческим подходом и нестандартным мышлением. Если бы они пристальнее всмотрелись в психологический портрет Риша – романтик с иллюзиями исторического величия и прочее в таком же духе – то, вполне вероятно, пришли бы к правильным выводам. Хоснер надеялся на это.