При советской власти

– Здорово, Саш, покажи свой карандаш! – крикнула и опять заржала, как кобыла.

Это было уже слишком. Она задирала Сашку, которого все в деревне уважали! Для неё, похоже, не существовало никаких авторитетов. И чего ржёт, дура такая? Подумаешь, стих сочинила! Тем более глупый-преглупый. Таких-то и он мог, сколько хочешь насочинять: Верка-перебзделка, например. Смешно разве? Но он же молчал, он понимал, что так нельзя, а она…

И решил Илюша объяснить ей по-хорошему, что Сашка не художник и даже не бухгалтер, а работает в кузне и потому никакого карандаша у него быть не может. Но самое обидное было то, что Сашка никак не ответил ей на это, устало ухмыльнулся только и прошёл мимо. И Илюша решил сражаться с этой дурёхой один. И за себя, и за брата.

Он целый вечер думал, как отомстить Верке за её насмешки, и на другой день встретил её в компании подружек, весёлых, расфуфыренных, словно войны не было. Они собирались идти на танцулки в клуб. Тут Илюша при всех и сказал Верке, что она дура, и что ей только палец покажи она смеяться станет, а смех без причины – признак дурачины. Вот! Илюша был доволен собой.

– А ты покажи палец-то свой, нам посмотреть уж больно любопытно, какой он у тебя, – вдруг сказала Верка, и уже все девки разом загоготали.

– Показывай, паренёк, а то мы сами посмотрим! – пискнула ещё какая-то дурёха, вроде Верки.

– А вы все дуры, дуры, дуры! – он чуть не заплакал от отчаяния и оттого, что не смог найти более веских слов, чтобы окоротить беспричинный смех этой оравы.

И тут вдруг Верка возьми и крикни:

– А ну, девки, сымай с него штаны!

Илюша, испугавшись, прытко отскочил в сторону и, подняв комок земли, залепил им в Верку. И победно сплюнул сквозь зубы, подтянув на всякий случай штаны.

Девки сперва завизжали, отпрянули, но тут же, опомнившись, налетели на него гурьбой. Илюша извивался, как угорь, но они всё-таки повалили его, закатали обе штанины до колен и прошлись по икрам жгучей крапивой, да так что он после того ещё пару дней чесал да расчёсывал ужаленные места. Когда они, наконец, пресытились своей победой и отпустили мальчонку он, отбежав на некоторое расстояние, вновь запустил в них комьями земли, а ещё нашёл в себе мужество пустить им вдогонку, что они все глупые девки.

Но победителей такие мелочи не волнуют, они только посмеивались в ответ, а он поплёлся домой, сгорая от стыда, что его так отделали девчонки. Пожаловаться на них Сашке, он не смел. Да и что толку? Он же Илюше уже говорил, что на женщин поднимать руку нельзя.

Он был как всегда прав, но ведь женщина женщине рознь. Такая, например, как Верка ничем не лучше фашиста. Конечно, это Илюша сказал в сердцах, с явным перехлёстом, но такая уж у него злость на неё была, что просто жуть!

Вот вся пацанва Илюшу в деревне побаивалась, потому что он Сашкин брат. Хоть он их не трогает, но ведь может и наподдать, если они вдруг стали бы Илюшу обижать. А девкам он наподдать не может, они это знают и не боятся, переживал Илюша. Из-за того, что он такой благородный и справедливый, Верка позволяет себе называть его Сашенькой. А он ничего на это не возражает, совсем ничего, молчит и улыбается. А какой он ей Сашенька! Ясно, что ведёт он себя как серьёзный взрослый мужик, но лучше всё-таки, чтобы он задал ей взбучку, охолодил маленько эту дурёху.

Бабушка, конечно, всё заметила, пришлось ей сказать правду. Она чем-то помазала ноги внука и усмехнулась:

– Вот, не воюй с девками нашими, а то они изловчатся и навовсе с тебя штаны сымут!

Бабушка попала как раз в точку: именно это Верка и хотела сделать. Но всё-таки не смогла, не дался он сотворить над собой такое. И уразумев это, почувствовал себя, чуть ли не победителем и гордо заявил бабушке:

– Пусть только попробуют. Они у меня наглухо пришиты.

Штаны не были пришиты тем более наглухо. Но было у них такая масса завязок каких-то, подтяжек и тесёмок, что он порой плохо понимал, а как их вообще-то снять можно. Иной раз, набегавшись за день, он так и падал в них на постель, не в силах раздеться.

Целую неделю Илюша обдумывал, как отомстить этой проклятой Верке, следил за нею украдкой. И узнал, что каждое утро она рано-рано бегает к реке купаться. Он стал вставать раньше, когда и петухи ещё спали, дожидался, пока появился Верка. Осторожно из-за укрытия следил за нею и вскоре вызнал её обычный маршрут к реке. Она шла огородами, потом спускалась по тропинке с косогора, сворачивала у самого оврага и, скидывая на ходу одежду, сбегала к реке.

В овраге, у которого Верка сворачивала, росла крапива. Была она уже высокая, с толстыми стеблями, болезненно-жгучая. И глядя на нее, Илюша понял, что врага нежно бить его же оружием.

И вот однажды утром, когда ещё только заря занималась над лесом, побежал он к оврагу, прихватив с собой верёвку, вбил на некотором расстоянии друг от друга два колышка и крепко, что было сил, натянул эту верёвку в высокой траве над оврагом, пока Верка плескалась в воде. Потом осторожно подкрался к реке.