При советской власти

– Это как Господь управит, – спокойно ответствовала на это Вера, кроме нехитрой снеди снабдив Алёну в дорогу иконой Спасителя с серебряном окладе, да стареньким, захватанным руками человечьими Евангелием. И наставляла напоследок: – Помнишь притчу о семени на почве каменистой? Всходит быстро, но корней у него нет, потому что мало земли, и засыхает оно. Это о людях, которые схватывают учение Его быстро, не проникнувшись им, а при малейшем повороте нарушают его али и вовсе отрекаются, потому как опять-таки корней нету… Не уподобляйся таким, Алёна, пусть вера твоя крепкой будет и не напоказ.

Тоня ахнула, увидев свекровь. Была женщина дородная, в теле, что называется, а тут – кожа да кости, глаза – впадины чёрные, рот ввалился ровно у старухи древней. И седина…

Костик за маму спрятался, не узнал бабушку родную, оробел. Впрочем, довольно быстро успокоился, когда мама объяснила ему, что бабушка хворает. Он ведь тоже уже болел и наверно выглядел тогда, как и бабушка нынче.

Мама приносила бабушке какие-то лекарства, от которых та упорно отказывалась, говоря как-то непонятно, что если Бог даст, она выздоровеет и без них. Костик не понимал, кто такой этот Бог и что он должен дать бабушке, чтобы она поправилась. Лекарства? Так мама же их давала, а бабушка не брала почему-то. Наверно, думал Костик, у этого самого Бога есть какие-то другие лекарства, которые лечат лучше, чем те, что давала мама.

Он спросил у мамы, кто такой Бог? А мама недовольно заявила, что никакого Бога нет, и чтобы он не смел никогда никому задавать подобные вопросы. Костик очень любил маму и пообещал ни у кого не спрашивать о Боге. Но непонятно было, если Бога нет, то почему бабушка этого не знает и всё надеется, что он ей что-то даст?

Немного придя в себя после долгой, изнурительной, отобравший те немногие силы, что у неё ещё оставались дороги Алёна разместила в правом от входа углу комнаты небольшую треугольную полочку, на которую поставила подаренную Верой Авдотиной икону Спасителя и извлечённую из сундука икону Казанской Пресвятой Богородицы. Поставила рядом и латунный крест с распятием, запалила лампадку и, встав на колени, принялась истово молиться.

Костик, открыв рот от изумления, во все глаза наблюдал за бабушкой. Эта картина и предстала перед глазами вернувшейся с работы Тони, от растерянности застывшей на пороге комнаты. Впрочем, длилось это считанные секунды. Быстро сориентировавшись, она поспешно увела сына на кухню, посулив ему кусок сахара – и лишь посул этот заставил заупрямившегося Костика пойти за мамой. Получив обещанное, он тихо спросил:

– Мам, а почему бабушка на коленях стоит?

Причуды свекрови обеспокоили Тоню. Она комсомолка, служит в такой серьёзной организации, Григорий на фронте вступил в партию. А тут какое-то религиозное мракобесие на дому! Да ещё при ребёнке! Совсем Алёна Даниловна из ума выжила после этих лесозаготовок, что ли?

Ко всему ещё иконы вывесила… А если к ней кто со службы зайдёт по надобностям каким и увидит, что тогда? Да что со службы, а соседи-то? Неужели она, пожилой уже человек, не понимает, в какое непростое время они живут? Или не хочет понимать? Хоть бы внука пожалела, если уж о ней и Грише не думает.

Решила Тоня поговорить со свекровью теперь же. И серьёзно поговорить. Оставив сына на попечение Илюши Шмакина, которого тоже угостила сахаром, Тоня отправилась в комнату.

(Кстати, Тоня, с тех пор, как сделалась сотрудницей НКГБ, свои богатые пайки не таила, делилась с соседями, помогала и лекарствами и вообще всем, чем могла. За доброе отношение её уважали, благодарили, но всё-таки чуточку побаивались: человек в квартире она была новый, да ещё работала в такой страшной организации. Мало ли что…)

Разговор с Алёной Даниловной у неё не получился, свекровь наотрез отказалась убрать иконы. Единственное на что она пошла – прикрыть их занавесочкой…

Пока мамы не было Костика так и подмывало спросить у Илюши, кто такой Бог? Но он удержался от соблазна, так как обещал маме ни с кем не заводить об этом речь. А слово надо держать, это ему ещё отец говорил, когда приезжал на побывку после ранений. И тут же забыв обо всём, он похвастался перед Илюшей, что отец вчера прислал письмо с фронта, а в письме – фотографию: он с бойцами своей батареи.

– Ты счастливый, Костик, – вздохнул Илюша, догрызая свой кусок сахара. – У тебя есть отец. А у меня даже фотографии его нету…

– А почему? – удивился Костик.

Действительно, почему, вдруг спросил Илюша сам себя. Почему у них с матерью нет даже фотографии отца? Такого же быть не может, фотографии есть у всех, неужели отец никогда в жизни не был у фотографа? Один или с матерью. Наверняка фотография есть и тогда, посмотрев на неё, он непременно вспомнит отца, вспомнит, каким он был!

Как же он раньше об этом не догадался? И Витька не подсказал. А вот этот карапуз забавный, с наслаждением облизывающий кусочек сахара розовым язычком, сам того не ведая, сделал ему отличную подсказку!

Обрадованный Илюша чмокнул Костика в темечко и спросил:

– Хочешь, я покажу тебе свои марки? Айда ко мне!