При царе Сервии

– Но позвольте... молчите!.. – раздался резкий, сердитый голос, и, отталкивая Тита; в комнату вбежал Прим, – ведь если брат, заместивший отца, произнесет при нем всю формулу брачного соединения, то моя сестра станет женою этого свинопаса, приняв добавок при совершении обряда второе имя Стериллы, старой карги, соседской экономки, которую отец терпеть не может. Что же это такое? Вераний, ты затеял надругаться над нашею семьей?!

– А чего же от него можно было ждать другого? – вмешалась Тертулла, бросая взоры хищной совы то на свинопаса, то на оруженосца, – оставь!.. Пусть бы надругался!.. Мало ему того, что он Грецина споил... «выпей да выпей со мною, рабскую долю забудешь», да и приучил, втянул... от него ваш отец-то запил... видите, каким сычом надулся, сидит за столом, бормочет сам с собою неведомо что... я думала: он проспится, узнает, каков «зятек» у него сморщенный, лысый, старостью скрюченный, и пойдет к господам жаловаться, до самого царя дело доведут, и этому проныре римскому несдобровать... чего ты хохочешь, Вераний?..

– Чего... спьяна, как и твой муж, – дерзко отозвался римлянин, – какие бы мы формулы ни произносили, за них мне ничего не будет, а царь прогнал бы метлой вас со всеми жалобами... все это игра без свидетелей.

– Без свидетелей... как же!.. – закричала Тертулла еще сердитее и замахнулась на Верания кочергой, – вижу я, у окошка-то головы торчат, одна над другой.

– А если есть свидетели, то и пусть эти свидетели увидят, как я тебе, бабушка, нос прищемлю! – ответил Вераний, схватив и наставляя по направлению к старухе страшные, длинные клещи.

Прим кинулся на него сзади, защищая мать; вбежавший Тит оттолкнул Прима, чтоб помочь римлянину ускользнуть в дверь, но Ультим захлопнул ее створки и прижался к ним спиною, не давая отворить, как вдруг эта дверь резко отворилась, чуть не сорванная с петель, от сильного толчка извне, так что испуганный юноша плашмя упал на пол; Тит тоже поскользнулся и расшиб колено.

ГЛАВА XIX Утопленный мальчик

Начавшая ссора в квартире управляющего прекратилась от совершенно постороннего обстоятельства.

Град влетел в комнату целой кучей со струей холодного вихря; брань ругавшихся мгновенно замерла; они замолчали, ошеломленные новым казусом.

На пороге входа явился сильный молодой поселянин Лукан, с трудом переступая порог, ощупывая его ногами, чтоб не упасть, потому что мокропогодь залепила ему глаза дорогой и приклеила к ним свесившиеся волосы.

Он нес мальчика лет 10-12-ти, который громко стонал в бессознательном состоянии бреда, прижимаясь головою к плечу несущего; его мокрые волосы тоже космами прилипли к лицу; руки висели бессильно, как плети плюща, оторванного от его опоры.

Лукан бережно положил его на одну из скамей у стола.

За ним пыхтя и отдуваясь, в комнату ввалился его отец, поселян Анней, с фонарем в руке. Этот толстый старик ужасно устал в хлопотах около мальчика, причем больше толокся понапрасну, как делают обыкновенно такие захолустные мужики, а еще хуже чувствовал себя от неприятного казуса, переносящего соседское дело на территорию господ Грецина, с которым этот Анней был в приятельстве.

– Эх, был бы я знатен да богат, как Турн, – бормотал он сердито, – дорого дал бы, чтобы замять эту историю!..

И он принялся рассказывать семье управляющего, как мальчик найден в болоте им с сыном, когда они убирали там бурелом с несколькими другими поселянами из свободных людей, купив это себе для топлива и мелких починок строений.

Мальчик оказался сыном одного из деревенских старшин, вследствие чего семью Грецина поселяне решили заставить принять его к себе до окончания бури и прибытия родных за ним.

В бреду этот несчастный среди разной нескладицы бормотал, будто в болото он попал не случайно, а столкнул его туда для утопления Авл, сторож Турновой пасеки за то, что мальчик видел, как он на заре грабил пасеку фламина Руфа и волок за ноги труп тамошнего сторожа, по-видимому, намереваясь скрыть в засасывающей тине, будто тот утонул.

Авл несколько раз уже прежде попадался в воровстве меда, и поэтому все говорили без иных улик, что именно этот человек произвел злодейский разгром у соседей.

Анней сердито ткнул в угол принесенную им с собой пилу и швырнул на шкаф войлочную шляпу, давно сбитую ветром у него на затылок, где она едва держалась на голове, привязанная ремешком.

– Это что же такое?.. Что такое?.. – забормотал Балвентий, уставившись глупыми, свиными глазами с изумлением в фигуру принесенного, – это, кажись, Ювент... кажись, Ювент... э!.. что с ним попритчилось?.. буря сдула?.. буря?..

Он без толка совался к скамье, мешая другим.

– Вскипяти, матушка, вина скорее!.. – обратился Прим к Тертулле.