Пряди о Боре Законнике

В принципе, я тоже много чего умею. Но что греха таить — делаю это с некоторой долей отвращения. Почти всю зиму мне довелось наниматься и к купцам в лавку, где батрачил грузчиком, и к рыбакам, починяя их сети, снасти да прочее, и ходить с лесорубами, изрядно махать топором. Всё не от того, что мы со Стояной были в нужде. Таковы обычаи гибберлингов. У них все дела свершаются общинно, и лениться да бездельничать считалось дурным тоном.

Но истинное своё предназначение я в подобном образе жизни не видел. Признаюсь, что стал скучать и чуть отлынивать от работ. А ещё мне не раз вспоминалась осень на Мохнатом острове, битвы с медвеухими, трудные походы и ночёвки в шатрах. Вот было времечко! А сейчас? — Скука. Она хуже всего…

Это какой-то капкан. Ловушка.

О, Сарн! Чего мне не хватает? Что со мной?..

Всё это время мы ели молча, занятые своими собственными мыслями. У меня вдруг появилось такое ощущение, что я и Стояна просто незнакомцы, которые случайно присели за стол.

Но вот кончился обед. Было решено выйти на прогулку, затеялся лёгкий разговор ни о чём. Тоска стала сама собой развеиваться.

На дворе была уже середина месячника святого Плама Гневного, период частых метелей и сильных морозов. Зима, эта сердитая седая старуха, словно и не собиралась уходить. Она каждодневно сыпала снегом, да столько, что гибберлинги не успевали расчищать улочки.

— Знать лето будет дождливое, — бурчали всезнающие старики.

Стояна шла, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Она говорила о всяких пустяках, я только поддакивал, вертя головой по сторонам, а сам думал… даже не знаю о чём. Скорее, о всём сразу.

И тут всё внимание занял один весьма назойливый вопрос: «Люблю ли я Стояну?»

Действительно! — я даже обернулся к своей суженой. Внешне она изменилась, округлела, в чём-то чуть поплохела.

Тут мне стало стыдно, что я сужу о любви по внешней красоте своей избранницы. И в тайне сравниваю её с Заей и Рутой. Это не честно! Неправильно!

Да, пусть мы со Стояной разные во взглядах, отношениях к событиям. Но ведь было что-то же, и оно свело нас вместе! Было! Но что? Почему же не могу вспомнить?

О, Сарн, боже ж ты мой! Какая же мне в голову лезет чепуха!

Я закрыл на секунду глаза и увидел перед внутренним взором Стояну. Нежное личико, улыбающиеся губки, томный взгляд… Глаза тут же открылись, и я вновь повернул голову к друидке.

— Что? — удивлённо спросила она, прерывая свой рассказ.

Сегодня было относительно тепло. Небо затянуло тёмными тучами, которые периодически сыпали пушистым снегом, осторожно опускающимся на землю. И сейчас снежинки тихо падали на волосы Стояны, но при этом сразу не таяли, а образовывали некую белую шапочку.

Я, молча, пожирал глазами Молчанову. Та густо покраснела и потупила взор.

Надо признать, что мы с ней, как никак, близкие люди. И этого не отменить. У нас нежные, доверительные отношения. И мало того — у нас будет общий ребёнок.

Кстати, Бор! — поймал я сам себя. — Ребёнок!

— Почему ты так смотришь? — послышался голос Стояны.

Я вышел из оцепенения и улыбнулся.

— Хочу понять, — отвечал ей. — Хочу понять… отчего я так тебя люблю?

Стояна смутилась и сжалась в комок. Лицо её стало пунцовым, будто тёртая свекла. Она обхватила свой животик руками, уставилась в землю.

Тут вдруг вспомнилась недавняя встреча у Фродди дома, куда я завёл привычку частенько наведываться. Надо сказать, Старейшина пока с отправкой меня на Нордхейм не торопил. Но когда мы вновь встретились с ним, то он отчего-то тут же завел разговор на сию тему.

— Когда? — задал прямой вопрос Фродди. — Зима кончается…

— Отправляться туда в это время подобно смертоубийству. Вы же понимаете.

— Ждёшь, пока Стояна родит?

Действительно. Ведь это так. Не могу заставить себя вновь уйти. Не могу бросить… Да, верное слово — бросить!

— Ты меняешься, — не понятно о чём тогда сказал Старейшина, поглаживая огонёк. — Взрослеешь…

Именно сейчас мне вдруг стало ясно, что я меняюсь. То, что принималось мной лишь привязанностью к Стояне, было ничем иным, как той самой любовью. И слов к описанию тех чувств, что зародились в душе, просто не было.

Хотя… хотя вру! То, что со мной происходило, можно было описать. По своему, конечно, но всё же можно.

Такое ощущение, что до сего момента я как бы находился внутри некого глиняного сосуда. Глухие стены, ограниченное пространство… как результат — и ограниченные возможности. Сверху в жерло неуклонно затекает вода. И чтобы не утонуть в ней, мне приходиться постоянно поддерживать себя на плаву. Но, в конце концов, наступает такой период, когда волей-неволей, ты оказываешься наверху… То бишь выбираешься из этого самого сосуда. И теперь твои возможности становятся гораздо шире.

Вот и со мной, а вернее с моим сознанием, происходило нечто подобное. С одной стороны это было несколько удивительно, даже захватывающе. А с другой, более трезвая частичка меня, принимала сие, как должное.

— Все в этой жизни проходят обязательный ряд… этапов, — уверенно рассказывал Фродди. — В иные моменты мы просто не в состоянии понять происходящее. То, что разумно для взрослого, совсем не понятно ребёнку.