Прямая речь

Взрослым так и не став,
покажусь-ка я белой вороной.
Если строить свой храм,
так уж, ведомо, не на крови.
С той поры как живу
на земле неодухотворенной,
я на ней прохожу одиночную школу любви.

Там я радость познал,

но бывала и смертная боль же,
и отвечу ль в свой час на таинственный
вызов Отца?
В этой школе, поди, классов сто,
а возможно, и больше,
но последнего нет,
как у вечности нету конца…

С Украины в Россию уже не пробраться

без пошлин —
еле душу унес из враждой озабоченных лап.
Кабы каждый из нас был подобьем
и образом Божьим,
то и вся наша жизнь этой радостной
школой была б.

Если было бы так! Но какие ж мы

Божьи подобья?
То ли Он подменен, то ль и думать
о нем не хотим.
Взрослым так и не став, я смотрю
на людей исподлобья:
видно, в школу любви ни единый
из них не ходил.

Обучение в ней не прошло без утрат

и падений,
без отчаянных вин, без стыда
и без совести кар:
знает только Отец, сколько я отвечал
не по теме,
сколько раз, малодушный, с уроков
на волю тикал.

Но лишь ею одной, что когда-то

божественной мнили,
для чьего торжества нет нигде ни границ,
ни гробниц,
нет, спасется не мир, но спасется
единственный в мире,
а ведь род-то людской и слагается
из единиц.

Ну и что за беда, если голос мой в мире

не звонок?
Взрослым так и не стал. Чем кажусь тебе,
тем и зови.
Вижу Божию высь. Там живут Иисус
и ягненок.
Дай мне помощь и свет, всемогущая
школа любви.

1992

«Исповедным стихом не украшен…»

Исповедным стихом не украшен,
никому я не враг, не злодей.
За Кавказским отторженным кряжем
каждый день убивают людей.

Вся-то жизнь наша в смуте и страхе

и, военным железом звеня,
не в Абхазии, так в Карабахе
каждый день убивают меня.

Убивают людей, не считая,

и в приевшейся гонке годов
не держу перед злобой щита я
и давно уже к смерти готов.

Видно, без толку водит нас бес-то

в завирюхе безжизненных лет.
Никуда я не трогался с места —
дом остался, а родины нет.

Ни стихов там не слышно, ни мессы,

только митинга вечного гам,
и кружат нас мошнастые бесы
по истории бывшей кругам.

Из души нашей выжата воля,

к вечным книгам пропал интерес,
и кричу и не вижу того я,
кому нужен мой стих позарез.

И в зверином оскале и вое

мы уже не Христова родня,
и кричу и не вижу того я,
кто хотел бы услышать меня.

Не мои – ни пространство, ни время,

ни с обугленной вестью тетрадь.
Не под силу мне бренности бремя,
но от бесов грешно умирать.

Быть не может земля без пророка.

Дай же сил мне, – Кого-то молю, —
чтоб не смог я покинуть до срока
обреченную землю мою.

1994