Прямая речь

А, во-вторых, кто у нас снимает фильмы? Сейчас только, пожалуй, Сережа Соловьев. Хорошо, оставим это поколение. Найдем молодых, много ли они делают? Сережа Ливнев сделал «Кикс». Молодой Тодоровский — два фильма, замечательных, Месхиев. Все? И как мучительно каждому это дается! А мастера почти не работают. Денег не дают. Даже им. Зато сегодня в кинематографе царит некий Тютькин, вчерашний осветитель или завмаг. И все говорят: нормально. Не знаю, может, это для кого-то нормально, но для меня кино все-таки вещь более сложная, чем даже то, чем я себе позволяю заниматься. Я не могу себя ставить в один ряд с людьми, которые тонко ощущают, что такое кино, за которыми кинематографическая культура, а не три отсмотренных картины Сабо, для которых кино — это жизнь, без этого они просто умирают. Но сегодня этого мало, надо, оказывается, на склоне лет приобретать еще и другие таланты: хватать, уговаривать, быть самоменеджером. У меня это не получается. Я не умею кланяться денежным мешкам. Я не знаю их, а мне для самоуважения надо знать, кому я предлагаю. Не прошу. А идеальная ситуация, если бы пришли и спросили: «Есть у вас проект?» — «Есть, пожалуйста». Но ведь так не происходит. Ни с кем.

1992 г.

* * *

Мне часто звонят с просьбой: «Приезжает звезда такая-то. Не возьмете ли на три дня?» — «Нет, — отвечаю, — не возьму». Причина лишь одна: я звезду знаю, а она меня — нет. Кто я для нее в таком случае буду? Официант? Развлекатель? Просто нормальный человек? Ну, поговорю с ней о перестройке, выпьем, покуражимся, но ведь хочется объяснить: я тоже актер. Хотя, конечно, можно поутру с легкого обоюдного похмелья завести звезду куда-нибудь, показать свое кино и услышать в ответ вежливое: «Здорово!».

Я вовсе не склонен комплексовать, не в нашей советской убогости дело. Драма в другом: мы слишком разные с миром. Не про уровень благополучия речь, не про количество вечерних туалетов. Менталитет у России особый во все времена. И кино, поэтому особое. Сегодня все время спрашивают: «Можно ли проникнуть на европейский рынок со своими фильмами?» С одной картиной можно, с двумя, десятью. (Причем я не уверен, что это будут лучшие картины!) А вообще — навряд ли. Киномир сам может поставить Солженицына. Но постановка — это не просто попытка камеры оживить сюжет. Солженицын — это наши недуги, наша боль, и мы его должны рассказывать на его, то есть на своем, русском языке. У нас и лица другие, и монологи.

Только за чертой нашей границы это оказывается малоинтересным. Не интересно миру и польское кино, и венгерское, и болгарское. Все понятно: Восточная Европа слишком долго находилась в изоляции. Слишком долго оставалась непознанной драгоценная кладовая ее культуры для Западной Европы и всех остальных. Поэтому никакая коммерция, никакой рынок нас «не поженят».

1992 г.

* * *

Мне стыдно за наш секс на экране. Если покажут голую ногу на экране чуть выше пятки, — это уже считается сексом. Начинаются дебаты: можно или нельзя? Во всем цивилизованном мире давно уже ушли от этого вопроса. Можно и нужно показывать жизнь во всех ее проявлениях. Нельзя лицемерить. Обидно, что в фильме «Маленькая Вера» Василия Пичула некоторые зрители увидели только интимные сцены и не заметили главного: какой это горький и правдивый фильм.

* * *

По существу — что такое голый человек? Это данность, это то, что каждый из нас про себя понимает. И мы примерно догадываемся, как человек выглядит под одеждой. Не уподобляться же героини Ильфа и Петрова, которая заливалась краской, даже если перед ней был одетый мужчина, потому что знала, что под одеждой он все равно голый.

Надо все-таки научиться понимать, что есть эротика, что эротическое начало присутствует во всей мировой культуре: живописи, скульптуре. Ренессанс, во всяком случае, весь построен на культуре обнаженного тела. Мы должны просто подтянуться до определенной эстетики, до определенных периодов того или иного народа. Это пока еще не наша эстетика, и будет ли она когда-нибудь нашей, не знаю… Поэтому возникают смешные крайности вроде «У нас секса нет» или «Нам не нужно эротическое кино».

Я сам, когда делаю кино, а у меня и в первой картине немножко есть «голого» и в этой предполагается, стараюсь преподнести эти сцены обязательно в некоем ироническом контексте. Это освобождает многих в зрительном зале от необходимости стыдливо отводить глаза от каких-то комплексов, тяжесть которых я ощущаю на себе и сам, потому что я тоже дитя этой страны. Эротическое в кино должно быть сделано не грязно, как минимум сильно запряжено в сюжет, чтобы можно было объяснить зрителям: «Это необходимо, по-другому нельзя было». И обязательно должно быть смешно, юмор должен расслаблять людей. Далеко не все умеют сделать так, чтобы люди не стеснялись смотреть на экран.

* * *

Искусство может смягчить нравы, но я не верю, что искусство влияет на реальную жизнь.

* * *