Прямо к Свободе. Размышления о суфийских притчах

Вы так искусны в создании заточений для себя, что все, что попадает в ваши руки, становится цепями. Даже Будда, Иисус, они пришли освободить вас, они пытались освободить вас — и, в конце концов, стали рабством — из-за… из-за вас.

Этот человек, который пришел к Бахауддину, был готов, созрел, чтобы упасть с дерева. Даже легчайшая помощь не была нужна. Бахауддин мог бы разрешить этому человеку сидеть во дворце, стать частью его, стать учеником — это не было бы состраданием, и не один Бахауддин не мог этого позволить. Но на поверхности он выглядит недобрым, он выглядит, как если бы он был безо всякого сострадания: ищущий пришел, и вы закрыли дверь перед носом его. Помните: в этом заключается разница между добротой и состраданием. Доброта — это нечто понятное, понятое поверхностью. Даже невежественный человек может быть добрым, даже глупый человек может быть добрым, грешник может быть добрым — доброта ценна только на поверхности ума — но невежественный человек не может быть сострадающим. Это невозможно. Это качество, которое появляется, когда достигнут центр. Когда вы сцентрированы, тогда приходит сострадание. А сострадание может не всегда выглядеть как доброта. Запомните: сострадание может иногда выглядеть очень недобрым.

Добрый человек, добросердечный посетитель, протестовал против Бахауддина: "Что ты наделал?" Бахауддин увидел нечто, чего добросердечный не мог увидеть. Он увидел человека прямо на краю пропасти. Если он будет выброшен, он освободится. Если ему позволят, а он готов, он пришел искать ученичества. Если бы он пришел к учителю, а тот был бы очень добросердечен, он принял бы его. Учитель принял бы его, но не Мастер, потому что Мастер есть для того, чтобы помочь вам быть совершенно свободными. Если он пригласит, это просто как шаг, это не конец. В итоге, возможно, он собирается выкинуть вас в открытое небо.

Раз вы готовы, вы будете выброшены в открытое небо. Дом Мастера — это только тренировочное место, где вы становитесь готовым, но это не конечный дом. Это то место, где вы становитесь готовым, и тогда Мастер выбрасывает вас в небо, потому что там — последний дом, в полной свободе — в мокше. Мастер полезен только на пути. Перед Храмом Божьим он внезапно покидает вас. Перед Храмом Божьим он подтолкнет вас внутрь, и если вы оглянетесь, вы больше не найдете его, его там не будет, потому что с Божественным вы должны быть наедине. Работа Мастера завершена.

Но этот человек был уже на краю. Он не мог знать этого. Откуда вы узнаете, что вы на краю? До этого вы никогда не были на краю, поэтому как может ум понять? Этот человек, который на краю, не знает, он не был никогда в этом состоянии, поэтому как он может узнать? Он ищет поддержки, не зная, что в ней нет теперь необходимости. А если ему позволят сесть, то много вещей может случиться, и они могут быть опасны. Я знаю, что если бы Бахауддин разрешил ему сесть, этот человек мог бы полюбить Бахауддина — эта любовь стала бы рабством. Вы так искусны, так эффективны, поэтому лучше быть жестоким с самого начала. Если даже на одно мгновение этому человеку позволили бы, ему было бы трудно покинуть Бахауддина. Ему нельзя было разрешить даже взглянуть на сердце Бахауддина, его любовь, его сострадание. Бахауддин должен был показать ему очень жестокое лицо, так, чтобы он не подумал о Бахауддине снова.

Это то, что Гурджиев делал со многими учениками, и они не могли понять, потому что на Западе это трудно понять. Восток имеет свои способы. Гурджиев был суфием: он учился у суфийских Мастеров, он посещал много суфийских монастырей, жил со многими суфиями и имел отношение суфия. Но на западе нет понимания, суфийские символы, суфийские демонстрации не имеют того смысла.

Я читал одну книгу ученицы Гурджиева — женщины, очень талантливого музыканта — и она пишет о том, что Гурджиев разгневался на что-то, что она сделала, и чего ей нельзя было делать: он очень рассердился и сказал ей: "Это все — НИКОГДА не возвращайся и НИКОГДА не приходи больше". Конечно, женщина покинула его, но она сделала это как западный человек и упустила. Она подумала: "Этот человек еще не просветленный, иначе, почему он такой гневный?"

Ваше суждение соответствует вашему собственному критерию. "Почему вы такой злой? Из-за такой обычной вещи. Если я ослушалась в такой незначительной вещи, он мог бы простить меня! Великие мастера — это прощение, воплощенное прощение. Будда сострадает, а Иисус прощает даже своих врагов, палачей, которые убили его — а он прощает их! А я не допустила ничего такого. Только маленькую вещь: он сказал, а я не последовала ей — кажется, нет никаких причин быть таким сердитым". А она почти 20 лет жила с Гурджиевым: ученик "двадцати лет" просто вышвыривается вон, и дверь закрывается. А Гурджиев сказал: "Чтоб ты меня больше не видела. Если захочешь увидеть, то только тогда, когда я умру". Эго было задето, и она никогда не приходила снова посмотреть на Гурджиева: она пришла только когда он умер — и она упустила.