Прямо сейчас

От такого человека, пожалуй, было бы естественно ждать при встрече радушного приема, возможно, предложения выпить с дороги чайку, а то и смородиновой наливочки, участливых расспросов про то, как добрался гость. Но увидев его, Прибытков напрягся еще больше. Вопреки своей внешности Иван Андреевич производил гнетущее впечатление, возникало ощущение очень близкой и очень реальной опасности. А еще – неотвратимости этой опасности. Нет, он не хмурил брови, не сжимал губы, не играл желваками – никаких дешевых «мужских» ужимок. Дело было в другом. Он держался как-то по-особенному свободно и отстраненно. Нечеловечески отстраненно – чересчур даже для русского. Словно дух Копулова обитал не в его теле, а отдельно, и управлял телом снаружи, как куклой.

– Прошу, – тихим, но весомым голосом предложил Копулов, указав на кресло напротив, и сам сел. Между креслами располагался пустой журнальный столик, на нем стояла лампа под зеленым стеклянным абажуром, напоминающим сплюснутый шар медузы, рядом лежали чистая пепельница, зажигалка и деревянный портсигар, в точности повторяющий формой обычную пачку сигарет.

Копулов чуть качнулся вперед, вынул из портсигара сигарету и закурил. Жестом он предложил курить и занявшему предложенное место Прибыткову. Тот вежливо отказался.

– Я знал вашего отца, Аркадий Леонидович, – сказал Копулов. – Мои искренние соболезнования.

Прибытков кивнул. И отметил про себя, что Копулов стал чуть ближе, чуть менее отстраненным, чем в самом начале встречи.

– Мы даже в одной команде однажды работали, – Копулов затянулся и пустил дым под абажур лампы. – В молодости. Давно. Я бы сегодня пошел на его похороны, но не могу.

Дым поклубился под зеленым абажуром и затем, вытягиваясь полосами, призраком заскользил к стене и дальше вдоль нее вверх. Видимо, так шли потоки вентиляции в комнате.

Со своего места Прибытков получил возможность увидеть продолжение гостиной, которая была разделена символической, едва отступающей от потолка и стен аркой. Во второй, гораздо большей части комнаты-зала стоял бильярдный стол. В сеточках луз висели крупные шары. Только белые. Наверно, любит в русский бильярд сыграть, подумал о Копулове Прибытков. (Будь здесь Данила, он бы сразу узнал в Копулове того игрока, которого видел в ночном клубе, и уточнил бы, что тот не только любит играть в русский бильярд, но и умеет это делать, как мало кто еще. Но Данилы здесь не было.)

– Играете на бильярде? – спросил Копулов, выражение лица его стало еще на самую малость не столь отстраненным.

– Нет, честно говоря, – чуть ли не извиняющимся тоном ответил Прибытков.

– А я с вашим отцом в молодости не одну партию сыграл. Теперь сам с собой играю. Со временем понимаешь, что лучший противник – это ты сам… Как думаете, что важнее всего в игре?

Прибытков несколько опешил, он не ожидал от Копулова разговора на отвлеченную тему, уж точно не при этих обстоятельствах. Впрочем, лицо у Копулова было по-прежнему непроницаемым.

– В бильярде что важнее? – уточнил Прибытков.

– Да. Хотя это относится, скажем, и к шахматам.

– Нанести… э-э, сделать правильный ход? – попытался угадать Прибытков.

– Да. Безусловно. Правильный ход. Но я имею в виду немного другое – самоощущение в игре. Можно и по-другому спросить: когда человек становится правильным игроком?

– Ну, э-э, не знаю, – сдался по некотором размышлении Прибытков.

– Когда человек начинает играть сам с собой – не как в детстве, когда товарищей нет и когда от скуки начинаешь сам с собой играть, а когда начинаешь играть сам с собой, потому что это и есть самая интересная игра. Только тогда, когда ты играешь сам с собой, ты по-настоящему вникаешь в суть и понимаешь, что ты не только игрок, но и шар в чьей-то игре…

Лоб Прибыткова прорезали морщины, но, судя по всему, его потуги понять, о чем идет речь, были безрезультатными. Вернее, было видно, что он думает не о том, что говорит Копулов, а пытается разгадать, на что тот намекает. Похоже, Прибытков не допускал мысли, что Копулов вдруг захочет просто поговорить с ним о жизни, пофилософствовать. Копулов сбил в пепельницу пепел с сигареты каким-то таким особенным движением, которое давало понять, мол, черт с ним, с этим самоощущением игрока, Аркадий Леонидович, не ясно – и не надо.

Отсрочка главного разговора, занятая обыденными действиями и каляканьем Копулова, позволила Прибыткову чуть расслабиться. «Чего тут ерзать, как школьнику, – подумал он, – у него на меня ничего нет, он просто хочет обсудить ситуацию. Если бы хотел навредить мне, не стал бы про отца вслух вспоминать». И Прибытков, до этого старавшийся не смотреть открыто и прямо на хозяина апартаментов, осмелел и позволил себе такой взгляд.

Копулов, казалось, не обратил на это внимания, он задумчиво глядел в пепельницу.

– Удалось уже провести испытания кенозина, Аркадий Леонидович? – спросил он внезапно.