Прямое попадание

— Ты учти, Степа, — потея над бифштексом с луком, неспешно поучал он Клещевникова, а заодно, быть может, и Бурноволокова, благо он сидел тут же рядом и был бы дураком, если б не прислушивался к тому, что говорили бывалые летчики. — На войне так: или ты его, или он тебя. Середины нет. Вот, скажем, тебя сбили. Ну, парашют ты запрятал, следы, как говорится, замел и пробираешься к линии фронта, чтоб домой, значит, вернуться. На пути встречаешь хутор. А здесь, сам знаешь, одни хутора. Жрать тебе, конечно, охота, как из пушки. Не выдерживаешь, заходишь. В доме, к примеру, старуха древняя да мальчуган лет десяти — двенадцати. Конечно, если попросить или заставить, они тебя накормят, а может, и спать уложат. Да только не ложись. Если ляжешь, уснешь — считай, пропал. Ты — голову на подушку, а они тут же к полицаям либо шюцкоровцам [19]. И все, накроют тебя как миленького.

Это уж точно, такие случаи бывали. Проверено, в общем. Потому, как уходить будешь, того и другого в чулан либо в подпол, а на крышку сундук потяжелее. Чтоб не вылезли раньше времени. Да и связать не худо. Для надежности. Только без шума. А уж после уходи спокойненько. — И Доронин, поддев на вилку остатки бифштекса, стремительно отправил его в рот, яростно жевнул.

Едок Доронин был отменный, ел много и шумно, с завидным аппетитом, в один присест. Клещевников, с изумлением, как всегда, следивший за мощной работой его челюстей, видимо, еще не совсем поняв, что тот ему советует, сперва подождал, пока Доронин окончательно не расправился с едой, потом недоверчиво переспросил:

— Как? И старуху, и мальчугана? — и в ожидании ответа грудью налег на стол.

— Само собой, обоих, — невозмутимо подтвердил Доронин и, постучав вилкой по пустой тарелке, нетерпеливо поискал глазами Жанну, чтоб принесла добавки.

Он сидел тогда боком к Бурноволокову, и тот, несмотря на царивший в столовой полусумрак, отчетливо видел его прямой и гладкий, без единой морщины, лоб, небольшой, красивый, расширявшийся книзу, нос, чуть сдвинутый вперед тяжелый подбородок, выражавший скорее упрямство, чем силу воли, холодный блеск всегда сухих глаз — в профиль Доронин был симпатичнее — и понял, что он не шутил, что случись с ним такое, он поступил бы именно так, как советовал стрелку-радисту. А быть может, не постеснялся пустить в ход и оружие, будь на то надобность. Во всяком случае, такая мысль ворохнулась у штурмана, и он долго не мог от нее отделаться.

А на другой день Доронин поразил Бурноволокова уже тем, что безвозмездно предложил ему на приобретение финки с ножнами пятьсот целковых.

— Боевому штурману без финки никак нельзя, — безапелляционно заявил он. — Это не украшение, а оружие, и без него тебе хана, ежели собьют, скажем. А потом, я ведь знаю, — добавил он уже просительно, словно боясь, что штурман обидится, — из запасных полков с деньгами не приходят. Вот и бери мои. Не разоришь. Я ведь аттестат домой не посылаю: родители под немцами, жена тоже где-то в оккупации. Так что скопилось этого добра у меня порядочно. Да недавно еще за боевые вылеты чуток огреб, — и, с дружеской плутоватостью подмигнув ему сразу обоими глазами, внушительно похлопал по заднему карману брюк, где у него хранился бумажник.

Однако финка у Бурноволокова нашлась своя, купил он ее по случаю еще в ЗАПе, и Доронин был этим явно обескуражен. Зато он вволюшку порадовался, когда тот без слов взял у него кожаную кобуру для пистолета, так как на складе у интендантов ее не нашлось. У Доронина же оказалась лишняя, валялась где-то на дне чемодана, так как свой «ТТ» [20]он носил не в обычной кобуре, а в ременной плетенке, иначе говоря, в «босоножке», что среди летчиков считалось особым шиком.

— Захочешь, и тебе такую же сделают, — пообещал он Бурноволокову, когда тот, глядясь в крохотное зеркальце, примерял, ладно ли на нем сидит эта обнова, не будет ли она бить по ягодице из-за чрезмерно длинных — тоже своего рода шик! — ремней. — Можешь хоть сегодня заказать, — вкрадчиво продолжал он, любуясь статной фигурой штурмана. — Человека я знаю. Солдат один из караульной роты. Сделает на совесть. И возьмет недорого.

— Пока не надо, — поблагодарил его Бурноволоков. — Похожу и с этой, а там видно будет, — и, отложив зеркальце в сторону, примеривающе прошелся по землянке. — Нормально, кажись?

— В самый раз, — охотно подтвердил Доронин, довольный, что его дар пришелся штурману впору.

Вот потому-то Бурноволоков, открывая раз за разом в Доронине все новые и такие разные черты, невесть как уживавшиеся в одном и том же человеке, с окончательным выводом не спешил, памятуя известную пословицу: семь раз отмерь, один раз отрежь. Окончательная оценка будет зависеть от того, как оба они — и Доронин и Клещевников — поведут себя там, в небе, каковы будут в «деле», и с нетерпением ждал первого боевого вылета.