Прямое попадание

«Ну нет, подлюги! — он выхватил пистолет. — Уж лучше сам».

Но что же это?.. «Мессершмитт», приблизившись почти на выстрел, вдруг круто, боевым разворотом отвалил в сторону. В тот же момент он вспыхнул факелом и, неуклюже перевалившись с крыла на крыло, камнем рухнул вниз, оставляя за собой густой след черного дыма.

«Что за чертовщина? Уж не мерещится ли?»- едва успел подумать Анохин и только сейчас заметил четверку наших «яков», которая внезапно появилась в то роковое мгновенье и сбила фашиста.

— Спасен!..

III

Анохин приземлился на небольшой прямоугольной поляне, окруженной низкими карельскими березками и корявым кустарником. Отстегнув подвесную систему, он быстро закопал парашют в снег. Затем, опасливо озираясь по сторонам, торопливо вбежал в лес.

Где Казаков? Что с ним?

Станция, которую штурмовала эскадрилья, была в десяти — двенадцати километрах отсюда. Казаков, выпрыгнувший из самолета первым, должен быть где-то здесь, недалеко, самое большее в полутора-двух километрах, если, конечно, не попал в лапы к гитлеровцам.

Чтобы найти его, придется идти обратно, дальше в тыл противника, когда дорога каждая минута, дорог каждый пройденный шаг. Но Анохин об этом и не думал. То, что Казаков, быть может, попал в беду, нуждается в помощи, в поддержке, больше всего волновало его, и он, не раздумывая, повернул обратно. Да и как могло быть иначе? Ведь не мог же он бросить товарища.

— Только бы найти его, не разойтись, — твердил он упрямо.

Анохин запомнил, что Казаков выпрыгнул из самолета возле небольшого круглого озерка. Ветра почти не было, и отнести в сторону стрелка не могло. Отыскать это озерко было не так трудно, хотя глубокий и рыхлый снег, в который Анохин то и дело проваливался, не давал идти быстро. А нужно было спешить: зимний день короток, темнота наступает быстро.

Шагая вперед, левой рукой он раздвигал ветки деревьев и кустарника, правая, сжимавшая рукоятку пистолета, была в кармане. Избегая полян и перелесков, он осторожно оглядывался, прислушиваясь к малейшему шороху. Крутые овраги и лощины обходил стороной. Иногда, по пояс увязая в снегу, он падал, снова вставал, с трудом выбирался из ям и воронок, которые встречались почти на каждом шагу.

Когда-то здесь была линия фронта. Об этом говорил вытянувшийся длинной грядой черный горелый лес, многочисленные надолбы и рогатки, разрушенные я обвалившиеся траншеи. Толстый слой снега покрывал эту обезображенную войной землю.

Внимательно оглядываясь по сторонам, Анохин вдруг заметил какое-то серое пятно, слабо выделявшееся на снегу.

«Что бы это могло быть?»- подумал он и взвел курок пистолета.

Подойдя ближе, он чуть не вскрикнул от радости.

— Ведь это парашют Казакова.

Действительно, это был парашют. Но то, что затем увидел Анохин, заставило его побледнеть. Рядом с парашютом валялись окровавленные куски шелка, обрывки строп, оберточная бумага санпакета, разбитые летные очки. Снег был примят и утоптан.

— Та-ак, — внутренне похолодев, медленно проговорил летчик и вдруг, словно подстегнутый кем-то, позабыв о всякой осторожности, бросился туда, куда уходили еще совсем свежие следы Казакова. А следы говорили о многом, и это многое болью отдавалось в сердце пилота.

Вот здесь Казаков упал, здесь поправлял повязку, смачивая рану снегом, и неверными мелкими шагами шел дальше. Здесь снова упал. Хватаясь за молодую березку и оставив на ее нежно-белой коре отпечатки испачканных кровью пальцев, поднялся и снова побрел дальше. Наконец следы превратились в сплошную, бесформенную полосу. Несомненно, Казаков полз. Силы, видимо, оставляли его.

Анохин, не замечая хлеставших по лицу веток, цепляясь за пни, натыкаясь на поваленные бурей деревья, торопливо бежал дальше. Он не заметил, как очутился перед оврагом, и, не удержавшись, скатился туда вниз головой. Анохин быстро встал и отряхнулся.

— Казаков! — вдруг вырвалось у него.

В двух шагах лежал Казаков.

— Саша! Дорогой! Жив?!

Он бросился к стрелку и крепко обнял его. Тот застонал.

— Что, больно? — спохватился Анохин и только сейчас заметил, что Казаков был белее снега, еле дышал.

Вместо шлема на его голове была торопливо накрученная шелковая повязка — тряпка, отполосованная от парашюта, сквозь которую пятнами просачивалась кровь. Подшлемник, когда-то белый, теперь был красным. Черные сгустки запекшейся крови покрывали шею и подбородок. Из пробитого во многих местах комбинезона кусками торчал рыжеватый мех.

— Саша! — взволнованно заговорил Анохин. — Сашок, дорогой! — И, еле сдерживая ярость, вдруг проговорил сквозь зубы: — Да что же это они с тобой сделали! Вот гады… Ну, погодите ж! — и яростно потряс кулаками.

— Алеша! — пробуя улыбнуться, тихо позвал его Казаков.

Анохин наклонился над ним.

— Алеша, — чуть слышно повторил тот. — Ведь первого «мессершмитта» я сбил… потом прыгнул… и вдруг… у самой земли…

Он не договорил и закрыл глаза.