Прямое серебро

ПРОЛОГ

«Действительно хорошо айэксегарианцам удаются три вещи: любовь, война и почитание Императора. Из всего этого ведение войны — наш лучший навык. Мы оттачивали его многие годы. Думаю, Вы согласитесь, что мы в этом изрядно поднаторели».

— Леонид Феп Крефьюэл, Верховный Сезар Айэксегари.

Брюнсгатте приближался, окружая его как сумбурное наваждение. Он устал от долгой поездки на поезде. К тому же, по мере продвижения на запад, погода становилась всё более сырой и паршивой, и теперь штифт в бедре отзывался ревматической болью. Он снова попытался отвлечься просмотром донесений, но в салоне лимузина было слишком темно. Вместо этого он откинулся на спинку сиденья, сложил руки на животе и смотрел на проплывающий мимо город.

Сумерки сгущались, и фонари вдоль дорог начинали светить янтарным светом из-под матовых стеклянных колпаков. Через двадцать минут они будут как маленькие жемчужно-белые звёзды. Шёл дождь. На юге темнела плотная пелена облаков, щедро поливая коммерческий район и доки Брюнсгатте.

Старый Ампара Фуриозо Витэс[1], чёрный и блестящий, словно ботинок униформы, был лимузином, сработанным на совесть, как Леман Расс. По обе стороны серебряного орнамента в виде прыгающих беков[2], украшавшего оскал хромированной решётки радиатора, развевались вымпелы. Голубой с золотым слева, белый и пурпурный, цветов Союза Айэкса, справа. Он едва слышал урчание восьмилитрового двигателя, сквозь толщу корпуса и обивки, зато дворники на ветровом стекле скрежетали каждые десять секунд, как ногти по классной доске.

Машина пересекла Конгрессплац, проехала под тенью Врат Сезара, У подножья которых лежало множество красных венков, и направились вдоль Коллонады Рыбаков до Тримерси.

Скрип, скрип, скрип, шаркали дворники.

Они остановились у светофора в Тримерси, и трафик с юга поплыл перед ними. Эскорт на мотоциклах также остановился. Казалось, что климат контроль в лимузине гоняет вместо воздуха нагретые выхлопные газы. Он наклонился вперёд и без видимого эффекта повертел градуированный диск.

— Что с печкой? — Резко спросил он.

Водитель опустил лакированный переговорный экран.

— Вы что-то сказали, сэр?

— Печка.

— Включена, сэр.

— Нельзя ли её отключить?

— Разумеется, сэр, — водитель поменял настройки на приборной панели. — Так лучше?

Но лучше не стало. Он опустил стекло, и позволил прохладному воздуху принести внутрь аромат городского дождя. Он чувствовал запах сырого асфальта и влажного рокрита. Он мог слышать шум двигателей и далекие гудки. На обочине у пересечения дорог он увидел цветочный лоток, закрывающийся на ночь. Продавец в прозрачном плаще, складывал фрактальные цветы в металлические чаши. Блестящие математические лепестки шелестели, пока умелые руки сворачивали их.

Некоторые были пронзительно красными. Он почувствовал, как учащается пульс. Только не сейчас… не сейчас…

Он закрыл глаза и с трудом сглотнул, стараясь замедлить дыхание так, как учил его личный врач. Но Сейберк Покет был практически рядом. Молния. Грязные брызги. Дредноуты. Лужи, на месте воронок от снарядов. Красный, красный…

Светофор переключился, и они поехали на север, эскорт на мотоциклах, сверкая фарами, описал широкую дугу, обгоняя лимузин.

— С Вами всё в порядке, сэр? — Поинтересовался водитель.

— Да, всё нормально. Нормально. — Он прикрыл окно, оставив лишь узкую щель.

Монс Сезари возвышался впереди, господствуя на горизонте, даже высокие колокольни и башни Брюнсгатте казались карликовыми. Они поднялись по извивающейся дороге и заехали под стеклянный навес позади служебных ворот.

— Готовы, сэр? — Спросил водитель.

— Да, — ответил он и вышел наружу. Младший офицер придержал дверь лимузина.

Во времена великих сезаров, генералы въезжали в Брюнсгатте через Крепостные Врата в роскошных, отделанных драгоценными камнями колесницах, куда были запряжены стратиды[3]. Те времена давно прошли, но протокол требовал, чтобы он перебрался из машины в колесницу для финального, формального появления.

Эскадрон гусар ждал у колесницы. Стратиды, немногие из последних представителей этого вымирающего вида, были крупными, статными животными ростом в двадцать ладоней с массивными полированными клювами и толстым оперением. Он невольно вспомнил о дрянных и тщедушных экземплярах, с которыми приходилось иметь дело кавалеристам на передовой.

Он поднялся на колесницу, подложил свой дипломат под руку, и командир гусар погнал стратид вперёд. Подстриженные черные когти выбивали искры из влажной мостовой, когда те перешли на галоп.