Прямой эфир

– Ага, – согласился Легостаев и начал энергично оглядываться в поисках официантки. – Вот за это и не люблю я нашу провинцию. Даже официанты, блядь, работают в полноги. Вот когда я был в Москве депутатом Государственной Думы, стоило пальцем вот так щелкнуть – и все сразу было! Ладно, появится – закажем. Кстати, приемчик этот – «опидораска», срабатывает только в провинции с ее махровой гомофобией. В столицах, Москве или Питере, люди уже давно на такое внимание не обращают. А ты зря так быстро сломался. Я уже готовился что-нибудь новенькое придумать, а ты раз – и сдулся!

– А, не пойти ли тебе на х…, Сашок? – возмутился Андреев, уже сожалея, что подавил в себе первую ярость. Губернаторский пиарщик теперь получал удовольствие, издеваясь над его терпением.

Легостаев не обиделся, а начал загибать пальцы, перечисляя, как «мочили» на «постельную» тему известных политических телекомментаторов. Жестче всего «мочили» солидного телеаналитика, десять лет подводившего политические итоги недели на самом современном федеральном канале. Но когда тот канал ввязался в информационную войну на президентских выборах – против «лица» канала выложили в Интернет съемку скрытой камерой, на которой некто очень похожий на известного телеаналитика с несколькими девицами и молодыми людьми занимался групповым сексом. Потом ссылками на эту грязную съемку был завален весь «рунет». Ее выкладывали даже информационные порталы, позиционирующиеся как солидные и близкие к власти.

– Ты не горюй. Ведь никто из эфира после этого не уходит? – продолжал Сашок. – У всех нервы крепкие. Знаешь, я тебе признаюсь, – зашептал Легостаев, бубня мокрыми губами. – Меня самого многие гомиком считают. Намекают, что мужественности мне не хватает, причесываюсь я гладко, и одеваюсь элегантно. В нашем Мухосранске подозревают любого – не гомик ли?.. А героем в телевизоре, наверное, приятно быть? Тебе нравилось? Ну, скажи?

– Знаешь, еще недавно, я полагал, что если взяток не беру, то на меня и компромата быть не может, – признался Стас.

Он не даст этому ущербному типу с уязленным самолюбием достать себя. Стас даже почувствовал, что каким-то образом протрезвел.

– Про любого можно создать миф, который будет правдоподобнее настоящего компромата, – покачал головой пиарщик. – А у телеаналитика его нематериальные активы – это репутация. Есть лицо на экране, доверие зрителей, их привычка. Разрушить репутацию – это как разорение в бизнесе. Но ты смотри конструктивно. Если есть по чему ударить следственно, есть эта самая репутация? Имеешь право считать себя звездой №1 уездного масштаба, – ехидно ухмыльнулся Сашок.

Трезвая, нормальная злость вернулась к Андрееву. В конце концов, перед ним сидел весьма информированный источник из вражеской команды, работающей на губернатора. Не воспользоваться моментом было непрофессионально. Говоришь, ничего личного? Этот урод считает, что «сделал» Андреева. Что ж, будет честно поквитаться, если Стас сейчас немножко поимеет его, разговорив по части информации. Легостаев как раз находится в необходимом, расслабленном состоянии. Он пьян, тщеславен и изо всех сил старается демонстрировать превосходство.

– Надо бы еще заказать, – повторил Стас, намереваясь споить собеседника безжалостно.

– Нет проблем, – Сашок выволок из кармана бумажник, и принялся изучать его содержимое. – А меня отодвинули, – признался политтехнолог с видом разочарованного мэтра. – Меня! Отодвинули!..

– Поговаривают, что у «деда» не все хорошо с администрацией президента? – подбросил вопрос Стас. – Говорят, что Москве он надоел?

– В администрации есть крупные фигуры, которые Захарова знают, и ценят. Есть другие, которые считают, что он засиделся в губернаторах. И все стараются повлиять. Но самое худшее, – вошедший в роль пиарщик сделал драматическую паузу, и даже поднял вверх короткий пухлый указательный палец. – Самое худшее, что еще недавно «деда» тупо подставляли свои. Имели его, не побоюсь этого слова, в два смычка, и с фронта и с тыла.

– Да ты что! – округлил глаза Стас, всем своим видом изображая предельное удивление, чтобы собеседник соблазнился выболтать побольше. – И кто же?

– Не могу пока сказать, – со значением замялся Сашок.

– Ну, ты уж сказал «а», говори и «бэ», – скривился Стас. – У нас же откровенный разговор.