Прямой эфир

— Рублей? — Филипп и сам посмеивается над абсурдностью своего вопроса, и уже привлекает внимание зала к свадебным снимкам. Боже… Я и забыл, насколько красива она была, в этом кружевном платье с оголенной спиной. Горячая нежная кожа, которой мне так хотелось коснуться, когда я кружил с ней по залу, наконец, получив давно обещанный мне танец.

— Вы были свидетелем на их свадьбе, — ведущий, постоянно мечущийся по студии, все больше поражает меня своей неспособностью оставаться на одном месте больше минуты. Он крутит в руках планшет с логотипом программы и становится рядом, вынуждая меня повернуться и перестать смотреть на Лизу. А я делаю именно это — смотрю здесь и сейчас, как быстро сменяются эмоции на ее лице, заставляя меня сжимать кулаки, когда щеки женщины становятся мертвенно-бледными, и выдыхать, когда уголки ее губ еле заметно ползут вверх, давая понять, что это воспоминание ей приятно. Смотрю. Ведь в этом мне нет равных, у меня большой стаж наблюдения со стороны.

— Что вы подарили молодоженам?

Важный вопрос, не поспоришь. Боюсь, зрители не смогут уснуть без такого ценного знания.

— Оплатил месяц проживания на вилле на одном из Сейшельских островов, — наверняка поражаю умы зевак, прильнувших к экрану, своей щедростью, хоть сам никогда не придавал значения деньгам. Возможно, это слишком дорогой подарок для друга, но ничтожно малый для любимой женщины. Я бы отдал все, что имею, если бы это гарантировало ее счастье.

— Почему у меня нет таких знакомых? — Филипп смеется, отвернувшись к оператору, но едва сдержанный смех в зале сходит на нет, продолжает свой перекрестный допрос.

— Вы с мужем оценили такой щедрый жест?

— Конечно, — отзывается Лиза, завладев вниманием Смирнова, и это тот редкий случай, когда ее взгляд теплеет. Так бывает с каждым, перед чьим взором проносится один из самых светлых периодов в жизни. — Мы вернулись раньше, но те две недели для меня стали особенными.

А для меня они стали откровением. Я вдруг осознал, что пусть и не рядом со мной, но если ее глаза сияют, мои загораются в ответ.

С самого утра валит снег. Белые, мягкие снежинки мгновенно усыпают коротенький полушубок, наброшенный на Лизины плечи, оседают в ее волосах, и отчетливо виднеются на бутонах красных роз, составляющих букет невесты. Она прекрасна. Свежа, решительна и, несмотря на огромное количество гостей, совершенно спокойна. Возможно, уверенности ей прибавляет мужская ладонь, обхватившая ее тонкую талию.

Стоит в дверях загса с кольцом на безымянном пальце, с уже привычной улыбкой, с румянцем, который непременно окрашивает ее щеки в минуты волнения, а я вдруг ловлю себя на мысли, что за год нашего с ней знакомства, я никогда не видел ее такой… Солнечной. Светится изнутри, озаряя улицу, и заставляет зимнюю унылую природу оживать под лучами ее магического блеска…

— Поздравляем! — скандирует толпа, подбрасывая в небо рис и нежные бархатистые лепестки, своим шумом нарушая дневной покой московской улицы.

— Прощай, — так и не слетает с моего языка, но совершенно точно не остается незамеченным — серые глаза уже находят мои, и я еле заметно киваю, поднимая вверх большой палец. Самое странное прощание с девчонкой из лифта, сумевшей забраться в мою голову, обосноваться в мыслях и захватить мою душу.

Нужно улыбаться. Как можно шире, не обращая внимания на ноющую боль за грудиной, чтобы ни у одного человека не возникло сомнений, что я искренне рад происходящему на моих глазах действу… Что мне не хочется ничего громить, и я не мечтаю вырвать ее из чужих объятий, чтобы увезти как можно дальше. Туда, где мой друг никогда до нее не доберется, и единственное, что сможет выбить ее из колеи — поломка чертового каблука на любимых туфельках.

— Где бокалы? — суетливая свидетельница пихает меня вбок, растерянно скользя взглядом по дорогим машинам, припаркованным у входа, и, не в силах скрыть собственных переживаний, вцепляется в рукав моего пиджака, кажется, отчаявшись отыскать желаемое. — Я все испорчу! Лизка меня не простит! У меня все повылетало из головы!‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Расслабься. У тебя должен быть опыт в подобных делах. Разве не для тебя Волкова занималась оригами в обеденные перерывы? — интересуюсь, немного смущая и без того перепуганную девицу своей наглостью — завожу покрытую снегом прядь ей за ухо, и тут же поднимаю руку, жестом подзывая молчаливого водителя, выбравшегося из теплого салона авто, в надежде разглядеть в эпицентре этого безумия своего на редкость улыбчивого босса. Обычно из Гоши и двух слов не вытянешь, так уж его воспитали. Сам никогда не признается, но в глубине души наверняка смирился — он сноб, и чем крепче почва под его ногами, тем меньше внимания он уделяет персоналу, четко разграничивая людей на тех с кем можно дружить, и тех, на чей счет он обязан совершать ежемесячные переводы.